Мераб Мамардашвили: топология мысли - [123]

Bruner 1987 – Bruner J. Life as Narrative. Social Research. 54(1). P. 11–32.

Stegmaier 2008 – Stegmaier W. Philosophie der Orientierung. Berlin. New York: Walter de Gruyter. 804 s.

Приложение Проблема нормы в неклассической рациональности [167]

Рамка дискурса

Понимание мира и действий человека в мире как рационально организованного сущего остаётся актуальным в философии. Актуальность рационального как установки на разумность мира и человека объясняется не только тем, что ХХ век породил разного рода типы рациональности (неклассической, постнеклассической и проч.)[168], но и тем, что становится все более понятным то, что проблема рациональности (и её зеркального двойника – иррациональности), не может быть решаема в пределах узко понимаемой эпистемологии, гносеологии, методологии науки. Мы рано или поздно выходим за их пределы и попадаем в онтологию, ориентированную на человека и преодолевающую собственную абстрактность, и в онтологически укоренённую антропологию. Мы попадаем в необходимость понимания ситуации человека в целом[169].

В этом плане речь идёт уже не столько о рациональности мира и бытия человека в мире, сколько о бытии как норме, но не эпистемологической, а онтологической, о пребывании человека в мире, понимаемом как онтологическое событие. Но именно такая установка на то, что человек не имеет «алиби в бытии», что он как сущее должен состояться и это состояние его должно быть представлено как онтологически присущая его бытию норма, понимаемая как парадигмальный принцип – такая установка и подвергается главной атаке со стороны набирающего силу антропологического тренда, согласно которому человек всё более отказывается от бытия в мире, предпочитая уход из этого мира, тем самым он предпочитает пересмотреть этот парадигмальный принцип[170]. То есть, человек не рассматривает себя, своё бытие в мире, как онтологическую норму[171].

В этом плане имеет смысл рассмотреть проблему нормы не только в рамке и через установку рациональности, но и в целом в ситуации неклассического философствования, неклассической рациональности.

Дабы избежать многочисленных конвенций и оговорок, которыми пестрит разнообразная интеллектуальная мысль, обсуждающая норму и нормативность, рациональность классическую или неклассическую, имеет смысл поставить нашим рассуждениям онтологическую рамку: норма рождается не в сознании человека, а с помощью сознания (акта мышления) для фиксации и понимания границ сущего. То есть мы понимаем норму как меру, присущую человеку как сущему, а потому она присуща этому сущему, и лишь потом она становится конвенцией, то есть регулятором в деятельности и феноменом сознания.

Норма как проблема

Тему рациональности мира и всякого сущего обостряет именно проблема нормы сущего и связанная с ней проблема границы сущего. Понятие нормы и границы становится тем более проблемным, если мы переходим в так называемый неклассический дискурс мышления, неклассическую рациональность, которая подвергает сомнению прежде всего привычные представления о границе, ставшие нормой в классическом философском дискурсе.

Представитель французской постфеноменологии Ж. Бенуа, например, пытается показать, что «самой яркой чертой позднейшей феноменологии надо считать её сосредоточенность на проблеме границ» [Бенуа 2014: 269]. Э. Гуссерль, полагает Ж. Бенуа, стремился создать очертания «нормальной (то есть соответствующей своим нормам) феноменальности, в которой данное соответствует интенции, адекватно ей или хотя бы соразмерно» [там же], а современнейшая феноменология стремится сосредоточиться на границах феноменальности, поскольку они оказались подвергнуты пересмотру ввиду постоянного несовпадения нормы и данности – «норма (то есть предмет) дана быть не может» [Бенуа 2014: 269]

Согласно привычному (классическому) допущению мы полагаем, что предмет соответствует норме и дан мне в норме. Но потому он дан, поскольку я его воспринимаю как этот предмет, мои представления этот предмет и конституируют. И потому, если предмет и понятие о нём совпадают, я получаю адекватную реальность. Например, если конкретный треугольник и понятие о треугольнике совпадают, то я воспринимаю этот знак как треугольник, я его могу читать. Феномен треугольника мне явлен. В этом плане предмет и норма предмета совпадают, точнее, представление, понятие о треугольнике нормирует каждый конкретный знак треугольника.

Неклассическая же рациональность заключается в том, что норма перестаёт быть всеобщей и постоянной, данной для всех. Она зависит от контекста и ситуации: «как и всякая мера, норма немыслима без контекста» [Бенуа 2014: 270]. И потому треугольник является треугольником каждый раз «с некоторой степенью погрешности, зависящей от ситуации, в которой мы это понятие применяем» [Бенуа 2014: 270].

Тем самым само понятие треугольника связывается с ситуацией его (понятия) построения, само понятие представлено как конвенция, конструкт, зависящий от ситуации построения и применения её участниками. А потому треугольник непосредственно дан, явлен быть не может как феномен (как в классической ситуации, в которой твоя интенция давала тебе шанс тому, что тебе открывался непосредственно феномен), поскольку всякий раз существует «зазор» между собственно «треугольностью» (понятием) и ситуацией. А потому треугольность как норма не может быть дана, она не принадлежит к числу вещей, которые могут быть даны, но скорее норма образуется всякий раз через меру, через соотнесение собственно самого себя и ситуации. В связи с этим треугольник не может быть дан «по истине», он вообще не дан и не существует вне самого субъекта мысли, он строится согласно норме, образующей всякий раз для него свою меру. Последняя строится, создаётся в ситуации применения самим субъектом мысли.