Мераб Мамардашвили: топология мысли - [112]

Поэтому, звучит вывод М. К., «проблема прустовского мира есть проблема собирания себя под знаком того, что дается лишь на одно мгновение, и в это мгновение нужно успеть» [ПТП 2014: 771].

Итак, можно представить нечто вроде единицы, шага этого события присутствия, связующего Я-первое и Я-второе. Шаг заключается в движении от момента встречи – к моменту собирания, охвата точек. По мере продвижения по этому пространству точек происходит собирание и формовка, чеканка моего образа, моего органа жизни, держащего меня на плаву как живого. В пределе критерий собранности – целостность и совершенство (Христос как идеальная личность). Но на это как раз смертной жизни и не хватает. В этом состоит драма человека в принципе. Но человек в каждый момент встречи должен быть готовым, должен успеть собраться, в духе заповеди, которую М. К. уже приводил: «Ходите, пока есть свет!».

Это проблема мига, мгновения. Точнее – проблема готовности к мигу. Если не готов, то этот миг ты всегда будешь упускать. И при попадании в ситуацию встречи-вызова надо быть готовым. В противном случае – истина сразу уйдет. Она уходит в даль и с собой уводит, уносит, растаскивает кусочки нас самих. После этого ты себя не соберешь. Упущенный шанс есть шанс разрушительный. Ты не просто не воспользовался им, ты теряешь в этот момент самого себя, и чем далее, тем более. Следующего шанса может и не быть. А отвечать в момент встречи надо молниеносно.

Таким образом, итожит М. К., «то, что я называю органом жизни, есть нечто, что в самой жизни существует как форма, на основе которой (а не естественной стихии) процессы начинают протекать в ином, связанном виде, на условиях полноты и совершенства» [ПТП 2014: 773].

Но беда в том, что жизни на складывание этих форм, органов жизни, у нашего брата, человека, никогда не хватает. А потому и мы сами, и вокруг нас, ходят-бродят этакие полуумы, полусущества, полуслова… То есть недоделанные, недооформленные, недопонятые, не долюбленные, не домысленные, полулица… Мы все в культурном, духовном смысле уроды. С какими-то недоделанными или в каких-то частях гипертрофированными формами. Не зря говорят, например, что руки не из того места растут. Или другое – глаза открой! Не видишь? Да, глаза у меня открыты, но я не вижу. Или смотрю на картину и ничего не вижу. Так, вожу взглядом по раме, туда, сюда. Но образа не вижу. У меня нет для этого органа, чтобы увидеть.

М. К. приводит пример про автоматы. Ныне это модно – обсуждать умные технологи, умные гаджеты. Но еще во времена Р. Декарта и в эпоху Просвещения была популярна тема механизмов, механических кукол, копирующих людей. Они были забавны тем, что были как бы похожи на людей, двигали руками, ногами. Но понятно, что ничто в этом их материальном составе нам не говорит о том, что они понимают, что в них есть смысл. Механическое повторение, копирование, внешнее сходство никакого понимания не приносит. Потому что они куклы. И причину имеют не в самих себе. Их создал мастер[159].

Как в случае с театром, о котором М. К. говорил. Можно прийти в театр, видеть, как на сцене ходят люди. Вот актер встал, сел, снова встал. Куда-то пошёл, вышел. Снова зашёл. Снял пиджак, надел пиджак. Но это ещё не даёт смысла и понимания феномена Театра. На сцене ничего не происходит! Ничто не говорит, что там развертывается это священное действо!

Вот это реальное общение, реальное чувство, реальное впечатление возможны, если мы создаём органы жизни, делающие возможными и нас как живых существ, реальных, настоящих. М. К. ссылается на И. Канта (как и ранее): физика исследует природу «не посредством опыта», а «для опыта». То есть «физика, исследуя природу, создает формы, или конструкции, посредством которых впервые можно нечто испытать и пережить» [ПТП 2014: 780].

Так и в нашей духовной жизни. Мы должны создать, чтобы испытать, нужно понять, чтобы пережить. В противном случае без органов жизни мы будем слепы, глухи, не чувствительны, не будем понимать, мыслить, не будем жить именно в духовном смысле, а будем реактивными животными существами.

А если нет мысли, нет чувства, то нет и мира. Нет мира, если нет мыслящего о нём существа. Мира нет до его создания. Только после творческого акта и можно говорить о мире, о вызывании мира из небытия [ПТП 2014: 781].

Артикуляция

Но посредством чего я вызываю мир из небытия и тем самым становлюсь сам реальным? Посредством чего? Не в смысле «как», а в смысле – что это есть за действие? М. К. его называет артикуляцией: «нечто «артикулированное впервые вызывает вещи из небытия, и когда мы понимаем нечто как артикулированное, в акте понимания этого «нечто» содержится все целое» [ПТП 2014: 783]. Мы понимаем нечто высказанное как артикулированное слово, а не как некое намерение, желание сказать, совершить действие. Если совершаем его, то тогда и понимаем всё целиком. Действие, а точнее та самая cosa mentale, умственная вещь, то есть вещь, но умственная, является целиком. Именно эта вещь целиком есть реальность, а не нечто намеренное, некое предположение. Например, мысль, честь, вера есть как реальности только в полноте свершения, в своей завершённости, доделанности действия, в своей артикулированности. Например, «реально выполненная честь – не намерение чести, а реально выполненная честь – есть артикулированная институция, и если она есть, то, например, люди не могут доносить» [ПТП 2014: 783].