Мера отчаяния - [47]

— Уладится?

— Да. — Адвокат наклонился вперед, поставил локти на стол и сообщил: — У меня возникло ощущение, скорее даже уверенность в том, что Митри пытался сделать все возможное, лишь бы эта история не доставила ему ненужных хлопот и не вызвала нежелательной антирекламы. Вероятно, второе было даже важнее первого. Я спросил его, как он намерен поступить, если ваша жена, судя по всему, действовавшая из принципиальных соображений, откажется возместить ущерб. Станет ли он тогда возбуждать против нее иск? Он сказал, что не будет. Я объяснил ему, что дело он в любом случае выиграет, но он все равно отрицал для себя возможность судебного разбирательства.

— Значит, если б моя жена отказалась платить, он не стал бы преследовать ее в судебном порядке?

— Именно.

— И вы говорите мне об этом, зная, что она и сейчас может передумать и отказаться платить?

На лице Дзамбино в первый раз изобразилось удивление.

— Конечно.

— А вдруг я сообщу ей о намерениях Митри, и это повлияет на ее решение?

Дзамбино снова улыбнулся:

— Комиссар, полагаю, вы, прежде чем прийти сюда, потратили довольно много времени на то, чтобы собрать информацию обо мне и о моей репутации в городе. — Брунетти не успел подтвердить или опровергнуть это утверждение, а адвокат уже признался: — Я проделал то же самое: так поступил бы любой на моем месте. И то, что я узнал, позволяет мне заключить, что я ничем не рискую: можно не бояться, что вы поделитесь полученными сведениями со своей женой или попытаетесь повлиять на ее решение.

Смущение помешало Брунетти оценить, насколько верны слова адвоката. Он лишь кивнул и продолжил расспросы:

— Вы когда-нибудь спрашивали его, почему для него так важно было избежать дурной славы?

Дзамбино покачал головой:

— Должен признаться, это меня интересовало, но в мои обязанности не входило докапываться до истины. Такого рода информация не могла пригодиться мне как его адвокату, а ведь именно в таком качестве он меня и нанял.

— Но вы пытались найти ответ? — настаивал Брунетти.

— Конечно пытался, комиссар. Подобное поведение не согласовывалось со сложившимся у меня образом Митри: богатый человек, со связями, обладающий определенной властью. Такие люди обычно кому угодно способны заткнуть глотку, замолчать любое зло, хоть как-то связанное с их именем. Кроме того, он ведь не был виноват в том, что случилось, верно?

Брунетти согласно покивал головой, ожидая продолжения этой речи.

— Следовательно, можно сделать вывод: либо он не желал допустить причастности агентства к данному бизнесу по этическим соображениям — а я уже говорил, что такую возможность исключаю, — либо была какая-то другая причина, личного или делового свойства, по которой он стремился избежать нежелательной огласки, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, — высказал свое мнение адвокат.

Брунетти пришел точно к такому же выводу, и тот факт, что человек, хорошо знавший Митри, подтвердил эту догадку, обрадовал его.

— Вы задумывались о том, что это могла быть за причина?

На сей раз Дзамбино открыто рассмеялся, увлекшись предложенной игрой в вопросы и ответы и явно получая от нее удовольствие.

— Если б мы жили в другом веке, я бы сказал, что он опасается за свое доброе имя. Но поскольку сейчас эту безделицу легко купить, полагаю, все дело в том, что из-за повышенного интереса к его персоне на свет могло всплыть некое обстоятельство, которое он хотел скрыть.

И опять рассуждения адвоката в точности повторяли ход мыслей Брунетти.

— У вас есть какие-либо предположения?

Дзамбино долго колебался, но все же ответил:

— Боюсь, это некорректный вопрос, комиссар. Хотя Митри мертв, у меня по-прежнему есть перед ним профессиональные обязательства, и я не могу позволить себе сообщать полиции то, что знаю, а тем более то, о чем лишь догадываюсь.

Брунетти сразу же стало любопытно, что именно известно Дзамбино, и захотелось попытаться выудить у него эту информацию. Но он и рта не успел раскрыть, как адвокат опять заговорил:

— Чтобы сэкономить ваше время, скажу вам так: я понятия не имею, что его беспокоило. Он ничего не рассказывал мне о своих обстоятельствах — только об этом деле с разбитой витриной. Так что никаких предположений у меня нет, но, повторяю, если б они были, я бы не стал ими делиться.

Брунетти улыбнулся одной из своих самых сердечных улыбок, пытаясь оценить, какую долю составляет в словах Дзамбино правда.

— Вы были очень любезны, уделив мне так много времени, адвокат, не стану больше отрывать вас от дел. — Он встал и направился к двери.

Дзамбино пошел проводить его.

— Надеюсь, вы раскроете это дело, комиссар, — произнес он у дверей кабинета.

Адвокат протянул своему гостю руку, и тот тепло пожал ее, размышляя, действительно ли Дзамбино честный человек или только искусно притворяется.

— Я тоже надеюсь, адвокат, — сказал Брунетти на прощание и отправился домой, а оттуда вернулся в квестуру.

18

Где-то на заднем плане в сознании комиссара весь день маячила мысль о том, что они с Паолой сегодня приглашены на ужин. С тех пор как его жена находилась под арестом — хотя Брунетти и старался избегать этого слова, — они не ходили в гости и никого у себя не принимали. Но сегодняшнее торжество было запланировано несколько месяцев назад — двадцать пять лет со дня свадьбы лучшего друга и коллеги Паолы по университету, Джованни Морозини, и отказаться теперь не представлялось возможным. Джованни дважды спасал карьеру Паолы: один раз — уничтожив ее письмо ректору, в котором она называла последнего жадным до власти и некомпетентным, а второй — убедив ее не подавать тому же ректору прошение об отставке.