Меняя завтрашний день - [42]

— Сын, ты её почти не знаешь, ты полжизни отдал странствиям по дороге китов. Она ничему не обучается, не участвует в жизни нашего дома, не интересуется историей рода! Сейчас нам надо рубить дрова, запасая их на зиму, засаливать мясо впрок и заполнять кладовые, но помощи от неё нет никакой. Она словно живёт в иных мирах, в то время как Адальбьёрг — моя надежда, моё утешение и помощница и я должна гордиться, что родила таких сына и дочь как вы!

— Что будет делать отец, когда вернётся? Какова будет его воля в отношении Снёла-уг?

— Ты же знаешь, какой он… Харальд быстро вспыхивает как огонь, затем так же быстро успокаивается и снова всё встаёт на свои прежние места.

Сигурд, почти не слушая привычных жалоб матери на вспыльчивый нрав отца, смотрел тем временем на Харальдхейм: освещённая факелами усадьба состояла из просторного жилого помещения, поделённого на отсеки, кухонного помещения, склада для кормов и хлева с амбаром, к которым примыкали сараи для лодок и корабля. В доме тем временем продолжалось веселье, однако, громкие голоса пирующих постепенно слабели, сменяясь храпом.

Он перевёл взгляд на мать и только теперь заметил, как она постарела и сдала. Выйдя вслед за ним во двор, Исгерд сразу же сгорбилась, с лица пропало надменное и холодное выражение жены ярла и прекрасной хозяйки, которая в отсутствие мужа сама вела счёт маркам серебра, товарам и припасам, хранящимся в доме, а также следила за разгрузкой кораблей, после чего заботилась о том, чтобы все гости Харальдхейма были накормлены и напоены.

— Ты думаешь, что она лишняя в доме? Она ведь часть нас! Просто её натура отлична от привычного для нас и в этом смысле в Снёлауг нет ничего дурного, — Сигурд помотал головой и пожал плечами. — Ты не хуже меня знаешь, что в нашем роду нет лишних и чужих нам людей, мать.

— Знаю. Её судьба уже предрешена и надо смириться с тем, что у меня такая дочь, однако, тревоги не оставляют меня, сын. Словно недоброе предчувствие владеет мной…

— Позови Нору, она разложит руны, мать, — Сигурд махнул рукой, мол, пустое, — устроишь пир, пригласишь её в Харальдхейм и пусть она предскажет всем нашим женщинам волю богов. Потом и будем думать, тревожиться и переживать.

Он приобнял мать, коснувшись подбородком её макушки, вдыхая запах домашнего очага и аромат душистого мыла, исходящего от волос Исгерд. Слова матери нисколько не задели его, и настроение Сигурда оставалось по-прежнему благодушным — он вернулся домой и пока все новости казались ему второстепенными и менее значимыми, чем его не-давнее длительное путешествие по морским просторам. Он вспоминал трудный переход через льды, настолько утомивший людей и его самого, что в одну ночь все члены команды спали крепким сном, а наутро мир льдов и снега остался далеко позади, и их драккар вынесло в открытое море. Сигурд вспомнил и озабоченное лицо Храфнхильда, который поднимал руку к небу, сжимая пальцами кристалл солнечного камня, сквозь который он рассматривал небо, поворачивая камень до появления наибольшей яркости. Найдя искомое направление по солнцу, кормчий вновь и вновь перепроверял нужное направление, чесал покрытый многодневной щетиной подбородок и непонимающе качал головой.

— Всё указывает на то, что мы сбились с курса, ярл, — сказал кормчий. — До сегодняшней ночи мы шли прямо по противоположному пути.

Сигурд вспомнил, как тогда привычно пожал плечами и ответил Храфнхильду:

— Но ведь солнечное светило находится с верной стороны?

Храфнхильд мрачно кивнул головой и ещё в течение дня Сигурд видел, как тот время от времени снова перепроверяет кристалл. Когда они наконец-то достигли скалистых испанских берегов, и добрались до Кордовы, где арабы десятками возводили новые мечети и бани, а в город стекались лучшие ремесленники, поэты и лекари, Сигурд не преминул упомянуть кормчему его панику среди льдов, на что Храфнхильд обиженно засопел и остаток вечера провёл в молчании, наслаждаясь прекраснейшим фруктовым вином, арабской музыкой и танцами.

— Я так и сделаю, сын, — донёсся до него голос Исгерд, которая устало вздохнула, коснувшись щекой его груди. — Ладно, пора ложиться спать.

Они вошли в погружённый в дремотную тишину дом, еле слышно ступая по застеленному тростником полу на утрамбованной земле. Вдоль стен, на длинных скамьях, доносился дружный храп людей Сигурда, которые спали, укрывшись шерстяными одеялами и звериными шкурами.

Мать уже ушла в свою комнату, отгороженной пологом из медвежьей шкуры, а он ещё долго лежал на скамье в общем зале, освещаемый висящим на двух цепях массивным светильником, наблюдая за тем, как дым очага медленно выползал сквозь отдушину в крыше…

Сёстры спали в другой комнате на большой кровати, у изголовья которой были резные головы зверей, отпугивающих злых духов. Чуть поодаль от кровати стояли сундуки с одеждой, постельными принадлежностями, драгоценностями и разноцветными тканями, привезёнными Сигурдом из путешествия.

Снёлауг, в отличие от старшей сестры, утомлённой каждодневными хлопотами, не спала, сбросив меха и сев на краю кровати, она обнимала одной рукой деревянный столб, покрытый резным орнаментом и невидящим взором смотрела на висевшие на стенах гобелены из шерсти. Сначала девочка прислушивалась к звукам, доносившимся из общего зала, где спал её брат и его дружина, а потом её внимание сосредоточилось на будущем.