Меня убил скотина Пелл - [15]

Медсестра объяснила, что хирург провел операцию блестяще. Разрезали живот сверху донизу, все вырезали, зашили, теперь действие наркоза кончается, надо терпеть. Всего-то…

Но ведь это не бессловесная мясная туша, это Кирка, его жена, мать Дениса, которую он впервые увидел семнадцатилетней девочкой в короткой юбке, едва прикрывающей загорелые ноги. Она пробирается из небытия в огненную боль, но он ничем не может ей помочь, даже дать глоток воды — пить нельзя. Говорову остается лишь молиться — и он просит у Бога послать ему любые испытания и несчастья, Говоров все выдержит, но чтоб Алена, Денис и Лизка были здоровы, чтоб Кира выжила, выздоровела, чтоб забылось все это как страшный сон. Кира должна жить, что он будет делать без Киры? В остервенении и ослеплении Говоров слал грозные кары другим — пусть сдохнет его московская редакторша Успелова, пусть сдохнет Лицемерная Крыса Беатрис, да, он принимает все громы и молнии на свою голову, но чтоб Кира жила, за что ей?

В немом удивлении выслушивал Бог эту странную мольбу, а может, наморщив лоб, делал пометки в своем вечном блокноте: «Хорошо, учтем, приплюсуем Говорову это, но вычтем с него то и то, чтоб ничего лишнего рабу грешному не досталось», — в небесной бухгалтерии должны сходиться дебет с кредитом, там тоже сокращение бюджета, там тоже должен быть порядок.

Взяв бюллетень, Говоров чувствовал неудобство только перед Савельевым. На Бориса свалились все дела. Но с другой стороны, Борису надо привыкать работать одному. Впрочем, Борис не роптал и даже ставил его в известность о своих переговорах с Гамбургом. Зато Беатрис впала в настоящую панику, она названивала Говорову каждый день и убеждала обязательно прийти на встречу. Обычно для нее приезд начальства был равнозначен национальному празднику и маленькому землетрясению: все должны были быть с мытой шеей, в парадной форме и одновременно трястись от почтения. Отказ Говорова явно нарушал намечающийся сценарий.

— Андрей, — взывала Беатрис, — они же очень занятые люди! Но они приезжают главным образом из-за вас.

— Я болен.

— Посмотрите внимательно ваш бюллетень. Вам прописан постельный режим?

— Нет.

— Вы можете выходить из дома в определенные часы?

— Да.

— Вот и приходите в бюро.

— Беатрис, я в состоянии нервного срыва. Я могу вспылить и наговорить глупости.

— Помилуйте, Андрей, они к этому готовы. Они будут очень внимательны к вам. Они мне объясняли, с каким тяжелым сердцем они принимали это решение.

Опять она про сердце. Ей бы кардиологом работать. Конечно, эти два пидора приедут с похоронными физиономиями, но с жесткими инструкциями. Потом доложат Пеллу: мол, Говоров орал как зарезанный, а мы сохраняли выдержку — или наоборот: Говоров покорно и дисциплинированно наблюдал из могилы, как мы его засыпаем землей, сам подмахивал лопатой. После разговора в бюро они пообедают в рыбном ресторане (для этого на Радио есть средства) и с чувством выполненного долга пойдут развлекаться к парижским блядям… Есть, правда, неувязка: если ты их называешь пидорами, то при чем тут бляди? Неважно. Пусть скажут Пеллу, что не хрена им было мотаться взад-вперед, из Гамбурга в Париж. Выброшенные на ветер деньги. И пощечина Пеллу. Он это поймет. Хотя ему, наверно, все равно. Он напишет победную реляцию в конгресс. Есть экономия в бюджете! Все оценят, какой Пелл хороший начальник. Однако когда Пелл был назначен в Гамбург, ему не понравилась вилла бывшего директора Радио. Догадываюсь, что домик был совсем не плохим. Может, жена Пелла закапризничала. И виллу перестроили. Вполне бы хватило этих денег на годовой бюджет парижского бюро. Но кого сейчас интересуют такие подробности. Удобства чиновничьей номенклатуры — прежде всего. Совсем как в Союзе. Такая же бюрократическая мафия. И так хочется все проорать этим пидорам! Но он должен думать о детях. Впрочем, дети об этом никогда не узнают.

На встречу с Уином и Лотом пришел только Путака. Как потом передали Говорову, их беседа длилась три минуты. Путаке объяснили, что ему до пенсии остается два года, поэтому волноваться нечего, он будет получать пособие по безработице. Пожалуй, для Путаки это был лучший вариант.

Самсонова кормил журнал, Краснопевцева работала в газете, Юра подзарабатывал в издательстве. Увольнение с Радио было ударом по их заработку, но не трагедией. Тем не менее американцы ожидали, что будет какое-то выяснение отношений. Они целый день слонялись по коридорам, отобедали с Борей Савельевым. Нет, больше никто не появился в бюро. Молодцы, ребятки, показали характер. Уину и Лоту ничего не оставалось, как в тот же вечер уехать в Гамбург. Что они будут рассказывать Пеллу про этих сумасшедших русских?

Позвонил художник Егор Задорнов, сказал, что весь русский Париж убежден: это результат тайного сговора американцев с Москвой.

— Бред, — ответил Говоров.

— Подумай, — настаивал Задорнов, — давно идут переговоры об отмене глушения, и Москва выдвигает свои условия. Одно из них — убрать с Радио известные имена. Хорошо, я знаю, как ты к ним относишься. Согласен, Путака — жалкий тип, Иванов — мальчишка, Свечкин слишком заумный. Но у Самсонова авторитет как у писателя и редактора журнала. Юрка — хороший поэт, его постоянно упоминает Бродский. Краснопевцева — знаменитая диссидентка. После вашего увольнения на Радио останутся рядовые журналисты, которые будут послушно выполнять указания американцев. Вот это Москве и надо. Увидишь, через полгода Радио перестанут глушить.