Меня не узнала Петровская - [3]

Кашин согласился.

Что потом творилось! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Мы чуть не сорвали литературу. Довели Вишневый Сад. Так галдели, что её голоса не слышно совсем было. Она ж старая.

Избрали комитет. Главным выбрали Великорожина (это уж девчонки голосовали), а помощниками Ларису Гущину и Кольку Смотряева. Ларису потому, что ее учителя любят, да и ребята тоже уважают, а Кольку — за физические возможности.

А нам с Кашиным поручили написать заявление на имя директора, потому что это наша идея и мы лучше всех по литературе учимся.

После четвёртого урока мы с Кашиным отнесли заявление Семену Иванычу. Его не было в кабинете, отдали заявление секретарше.

А после пятого урока Семен Иваныч пришел к нам в класс. Как всегда:

— Здравствуйте, орлы…

— Здравствуйте!

Мы ему ответили как на параде.

Потом Семен стал толкать речь про то, что мы еще маленькие и отпустить нас во Вьетнам нельзя, да и вообще мы должны учиться, потому что знания нужны в жизни, как винтовка в бою. Еще он сказал, что Ленин завещал учиться, учиться и учиться.

И вдруг Кашин крикнул с места, что Ленин завещал учиться коммунизму, а не просто учиться. Но моему, Семен уже тогда разозлился.

Зато Крючок улыбнулась. Ей это, кажется, чем-то понравилось. Видно, Кашин и правда знает лучше Семена.

Семен начал говорить про то, что мы все равно молодцы и что он напишет про нас в «Пионерскую правду». А Кашину хотелось во Вьетнам. Зачем нам статья в детской газете?

Семен стал говорить, что в семье не без урода и всегда найдутся люди, которые обязательно все опошлят.

— Без намеков, — почему-то сказала я.

Тогда Семен совсем рассвирепел и велел нам с Кашиным встать.

Потом все ребята пошли домой, а нас с Кашиным Семен поставил у своего кабинета и сказал, что в наказание за пошлость мы будем стоять ровно два часа. За пошлость!

Ну и пришлось нам сегодня! Как дурачки стояли у кабинета. Кашин сразу открыл какую-то толстую книгу и начал читать, а мне было делать нечего. Уж не мог хоть поговорить со мной. Обязательно ему надо читать!

Когда к нам подошла Крючок, я нарочно не толкнула Кашина, чтоб он бросил книжку, пускай ему влетит!

Но Крючок не отобрала у него книжку и ругаться не стала.

Она открыла сумку и вытащила по бутерброду с колбасой и по апельсину. Мы так рты и разинули. А потом стали есть.

Крючок начала говорить, что очень уважает нас с Кашиным и очень сожалеет, что Семён Иванович нас не так понял. Потом она сказала, что мы должны помочь ей придумать план на четверть. Но об этом мы говорили недолго. Потом как-то само собой получилось, что мы все трое стали болтать просто так. Крючок нам почему-то рассказала, что она бросила своего мужа потому, что он, когда ходил в кино или театр, ничему не верил. И книгам не верил. И людям. И не удивлялся.

Оказывается, у нее был муж! А все говорили, что она старая дева. Она и похожа на старую деву: маленькая, худая, желтолицая. Значит, она не старая дева! Значит, она и не злая совсем, а так только кажется? Потом она спросила, кем мы хотим быть. Кашин сказал, что он будет режиссером. А я сказала, что буду учительницей. В общем-то, я и не думала никогда, что буду учительницей, а просто так у меня вышло. Это первое, что пришло на ум. Тут она стала говорить, что это самый неблагодарный и тяжелый труд. А Кашин вдруг полез с ней в спор и стал ей читать Евтушенко. Ну, те стихи, где про случайных мальчиков. «При каждом деле есть случайный мальчик…» Тогда она сказала, что Евтушенко сам случайный мальчик. А Кашин ей ответил, что мнение надо не вычитывать из газет, а иметь самому.

Тогда она очень грустно сказала, что если человек отдает своему делу всю свою душу, а ему платят черной неблагодарностью…

Кашин сказал, что если люди говорят о том, что отдают всю душу, они часто не имеют души вообще.

По-моему, ей захотелось плакать. И лицо у нее сразу стало какое-то серое и мятое.

Она хотела что-то сказать, но тут вышел из кабинета Семен, и она отскочила от нас, как будто вовсе с нами не разговаривала.

Семен отпустил нас домой, и мы с Кашиным вместе шли до самого моего дома. Он почему-то пошел в мою сторону.

По дороге я ему сказала, что не думала совсем, что он такой жесткий — зачем обижать человека, если он подходит к тебе с добрыми намерениями. Ведь Крючок очень честный учитель. Она всегда нам все растолковывает, приносит на уроки всякие сосуды из древних гробниц (летом она ходит в археологические экспедиции), всегда отвечает на все наши вопросы.

Но разве Кашина убедишь! Он стал орать на всю улицу, что если она и хороший историк, то никто не дает ей права вмешиваться в нашу личную жизнь и не разрешать стричься. А я, мол, такая тютя, что сразу со всеми соглашаюсь, если меня только погладить по головке. Он сказал, что я беспринципная и баба!

Я остановилась и сказала, чтобы он повторил. Он повторил:

— Баба!

— Может быть, ты хочешь получить в глаз? — сказала я.

— Попробуй, если сумеешь! — сказал Кашин.

— И сумею. — Как размахнусь да как дам!

Он стоит, и хоть бы что! О, как я его ненавижу!

Он повернулся и пошёл по улице. А я, дура, почему-то побежала за ним следом.

— Кашин! Кашин!