Менуэт - [26]

В МАГАЗИН БЕЛЬЯ, КУПИЛА ТАМ БЛУЗКУ, НОЧНУЮ РУБАШКУ, ТРИ БЕЛЬЕВЫХ ГАРНИТУРА, ТРИ ПАРЫ ТРУСИКОВ, ДВА УТРЕННИХ ХАЛАТА, ПРИ ЭТОМ ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО КОШЕЛЕК ОНА ЗАБЫЛА ДОМА - ЖЕНЩИНА ОСТАВИЛА РЕБЕНКА В ЗАЛОГ И, ВЗЯВ ПОКУПКИ, ОТЛУЧИЛАСЬ ЗА ДЕНЬГАМИ, КОГДА ОНА В ТОТ ДЕНЬ ТАК И НЕ ВЕРНУЛАСЬ, ЗАВЕДУЮЩИЙ ПОНЯЛ, ЧТО ЕГО ОБМАНУЛИ, ЖЕНЩИНА ОБЪЯВЛЕНА В РОЗЫСК, А МАЛЬЧИК ПОМЕЩЕН В ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕТСКИЙ ПРИЮТ / ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО СВОЕЙ СВАДЬБЫ ЖЕНИХ И НЕВЕСТА СОВЕРШИЛИ ДВОЙНОЕ

выражение, будто придумали это изречение сами - хотя то была шутка с бородой еще во времена царя Гороха. И тогда я наконец прихожу к ним в дом, уже зная, что это совершенно другой дом, что он больше не принадлежит этому мужчине и этой женщине, а целиком принадлежит ребенку, который возник между ним и ею. Они говорят, что ребенок их связывает, но он опустился между ними, как шлагбаум, и будет теперь только разделять. На мужчину я не смотрю, поскольку он пока не имеет значения, сначала я хочу увидеть самого ребенка. Она спит, когда мы вместе разглядываем ребенка возле его постельки, он дает ребеночка мне на руки, не выпуская его в то же время из своих. Я не знаю, нравится ли мне ребенок, ничего особенного в нем нет - маленький старый человечек в морщинах, пахнущий чем-то, что мне скорей неприятно, даже слишком неприятно, чтоб обнаружить в этом что-нибудь умилительное. Он лежит между нами, и мне жаль, что он разделяет нас, да, именно так - снова шлагбаум. Может быть, это случайно, но с тех пор, как появился этот ребенок, я повсюду вижу шлагбаумы. Я уже сожалею, что попросила показать мне ребенка - я должна была прийти, как будто ничего не произошло: как будто ребенок является чем-то, что следует скрывать до времени в ящике, пока оно не подросло. (Именно так она всегда относилась к детям других.) Но что же мне сейчас следует сказать мужчине - ведь, во всяком случае, не то, что я уже сожалею о своем желании увидеть ребенка? И вдруг я чувствую его руку. Она меня трогает. Сколько их уже было, всяких разных мужчин, которые бессловесно и как бы случайно лапали мою грудь? На улице, и в трамвае, и в церкви, и в магазинах - везде непременно найдутся какие-то слепые мужские руки, которые вдруг "случайно" тебя огладят... но сейчас это его рука наконец-то! "Наконец-то", говорю я, но в глубине души произношу это с сожалением. Лучше, если бы это не случилось никогда, но оставалось так, будто может случиться в любой момент. Меня возбуждала сама мысль, что это его робкое блуждание рук может вот-вот начаться. Но сейчас уже слишком поздно, это уже произошло - как раз в то время, когда между нами лежит ребенок, хоть плачь. Раньше мне это показалось бы смешным, даже глупым, что он ищет руками что-то, что даже не стоит называть словом, настолько оно маленькое и незначительное. Но сейчас мне это невыносимо, все это настолько глупо, даже бредово. Под бредом я имею в виду, что мне сейчас и смешно, и грустно... все перемешалось. Смешно, что я тут стою с маленьким старым человечком на руках, и грустно, что его отец стоит напротив и стыдится, что он, не без помощи этого лежащего ребенка, меня тискает.

САМОУБИЙСТВО, БРОСИВШИСЬ В КАНАЛ, - ЭТО ОБНАРУЖИЛ В 4 ЧАСА УТРА ОДИН РАБОЧИЙ, НАШЕДШИЙ НА ДАМБЕ ДВА ВЕЛОСИПЕДА И МУЖСКУЮ ЖИЛЕТКУ, КОГДА РОДСТВЕННИКИ ЭТОЙ ПАРЫ БЫЛИ ОПОВЕЩЕНЫ, ОНИ СНАЧАЛА ОТКАЗЫВАЛИСь ПОВЕРИТЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ИМЕННО САМОУБИЙСТВО: ВЕДЬ НЕ БЫЛО НИКАКИХ ПРИЗНАКОВ ТОГО, ЧТО ЖЕНИХ И НЕВЕСТА, ПО ГОРЛО ЗАНЯТЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯМИ К СВАДЕБНОМУ ТОРЖЕСТВУ, УЖЕ ТАК УСТАЛИ ОТ ЖИЗНИ, ЭТУ МОЛОДУЮ ПАРУ СОСЕДИ ЧАСТО ВИДЕЛИ ГУЛЯВШЕЙ ВДОЛЬ КАНАЛА ПОД РУЧКУ

Через шлагбаум. Внезапно я подымаю на мужчину глаза. Я долго терпела, но теперь больше не могу, и я смотрю на него, стараясь глазами сказать, чтобы он прекратил свои попытки обнять меня через проволочную загородку ребенка. Хватит, говорю я глазами... потому что все это слишком и смешно и грустно. Но тут проснулась она, и я вынуждена была проглотить все, что намеревалась сказать ее мужу. Ладно, скажу позже, а может быть, никогда. Она изменилась больше всех. Сейчас мне вдруг становится ясно, почему некоторым животным дают другое название после того, как они принесут приплод: они получают его за то, что становятся другими. Она теперь тоже совсем другое существо. Она лежит - и лежит как будто нездорова, я еще никогда не видела ее такой. Она стала не только прозрачнее (открывая чужому взгляду органы, существование которых всегда отрицала), но главное - ее глаза смотрят на меня уже не так, как раньше. Она меня о чем-то просит. Раньше она только давала указания, а сейчас она просит. Не могла бы я почистить картошку? Иначе это должен будет сделать он... Она всегда рассматривала чистку картошки как нечто скучное и отнимающее кучу времени, а на самом-то деле просто ненавидела это занятие, потому что каждая картофелина лежала в ее руках тепленькая и живая, и, чтобы снять кожуру, надо было до нее дотрагиваться... Я бросаю голенькую картофелину в ведро - оттуда летят брызги... как от брошенного в воду ребенка.

А в один прекрасный день мужчину приносят домой, и он остается лежать. Ничего серьезного, но болеть таким образом ему нестерпимо. Грипп, или боль в желудке, или головная боль считаются как бы естественными недугами, а вот рухнуть с железной лестницы, или быть сбитым машиной, или порезаться стеклом - это неестественно, потому что такие травмы моложе, чем мир и сам человек, - это новые несчастья, которым отчаянно сопротивляются все ткани нашего животного тела. Он лежит спокойно, но впадает в ярость, когда она ему говорит, чтобы он готовился к очередному визиту врача. Сначала это была она, лежавшая в недомогании из-за ребенка, и он крутился вокруг нее, как последний болван, становясь абсолютно беспомощным при виде чужого страдания. А сейчас он слег сам, и она понукает его, чтобы он быстрей поправлялся, потому что чужое страдание она на дух не переносит. Вот это и есть главная разница между ними. Они любят друг друга - именно потому, что ничего общего у них нет. Я ненавижу его за то, что он слишком похож на меня. Он сидит там в кресле, а через пару недель поправится и вернется в свои морозильные камеры и будет по-прежнему