Менуэт - [24]

Шрифт
Интервал

СЛУЧИТСЯ, НО СТРАШНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ СЛИШКОМ УЖ МЕНЯ ТЯГОТИТ, НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ С МОМЕНТА НАПИСАНИЯ ПИСЬМА МУЖА НАШЛИ МЕРТВЫМ В ЕГО МАШИНЕ, С ПУЛЕЙ В СЕРДЦЕ, ЖЕНА ЗАЯВИЛА, ЧТО ВСЕГДА БЫЛА ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВА С НИМ И ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕТ, ЧТО ИМЕННО ПРИВЕЛО ЕГО К ЭТОМУ ШАГУ / НЕКИЙ ИНЖЕНЕР-МЕТАЛЛУРГ ВСТРЕТИЛ В ЛЕСУ 13-ЛЕТНЮЮ БЕСПРИЗОРНУЮ ДЕВОЧКУ, НЕСШУЮ НА РУКАХ 13-МЕСЯЧНОГО МАЛЬЧИКА И ВЕДШУЮ ЗА РУКУ 3-ЛЕТНЕГО БРАТИКА ДЕТИ-БРОДЯГИ ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ МОГЛИ СКАЗАТЬ

таки жестокие. Вот что он видит в них: что это слишком жестоко. Я стала бы вырезать такие заметки, чтобы просто позлорадствовать, а он вырезает жестокие вещи, которые причиняют ему боль. Каким-то образом он любит вещи, которые ему причиняют боль, может быть, поэтому он и женат на ней. Я стою рядом с ним, очень близко, и я причиняю ему боль, именно эту боль он и вкушает, как лакомство.

Его жена становится все заковыристей. С каждым днем делается труднее с ней ладить, но не в этом дело - мне безразлично, как она себя ведет, я только хочу сказать, что она противна мне, как и другие. С некоторых пор я начертила вокруг себя некую окружность, внутри которой живу почти в безопасности и сквозь которую я ничего, что мне мешало бы по-настоящему, не пропускаю. Можно сказать - я построила себе стеклянный домик, изнутри которого наблюдаю, как она с каждым днем становится все заковыристей. Мне просто хочется наблюдать, как она себя ведет, - так же, как я наблюдаю поведение собственных родителей или соседей, - но мне вовсе не хочется, чтобы они втягивали меня в свою орбиту. Забавно на них смотреть, однако, когда они просят "принять участие", мне делается очень неуютно. Раньше она была как-то проще, и потому мне было легче наблюдать, как она бегала туда-сюда и составляла разные планы, - да, просто наблюдать - для того, чтобы иногда, вваливаясь, как слон в посудную лавку, то есть делая что-то совершенно немыслимое, эти планы ломать, но самое главное, чтобы я могла досаждать ей вопросами - бить и бить в одну точку, пока это не становилось для нее действительно небезопасным, и тогда она инстинктивно отшатывалась... Но сейчас я должна быть более внимательной, чтобы не делать никаких ошибок, а то она чуть что - сразу начинает беситься. Сейчас она больше всего походит на скаковую лошадь, которая выкладывается на все сто, чтобы прийти к финишу первой. Я стараюсь пореже ронять иголки и поменьше портачить в шитье. Зато я задаю столько вопросов, что ей делается не по себе. Именно этого я и хочу достичь. Почему она походит в данный момент на скаковую лошадь, считая, что должна выкладываться на все сто? Может, ей кажется, что она не достигнет финиша? Может, она боится, что стрясется что-то роковое, что помешает ей этого финиша достичь? Она хочет улизнуть от этих вопросов - вертится и так и эдак, как дождевой червь в поисках лазейки. Иногда ее прошибает пот. Тогда она вынуждена даже сесть, но в ту же секунду вскакивает, словно сели на иглы или раскаленные угли. Она вскакивает злобно и яростно, потому что вынуждена была прервать свою работу и потому что осознала, что

О СВОИХ РОДИТЕЛЯХ И БЫЛИ ОТПРАВЛЕНЫ В ДЕТСКИЙ ПРИЮТ / ОДНОЙ ЖИТЕЛЬНИЦЕ ГОРОДА, ОТЕЦ И ДВОЕ БРАТЬЕВ КОТОРОЙ ЯВЛЯЮТСЯ ЧЛЕНАМИ СЕКТЫ "СВИДЕТЕЛИ ИЕГОВЫ", БЫЛО, ВСЛЕДСТВИЕ АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЫ, НАЗНАЧЕНО ПЕРЕЛИВАНИЕ КРОВИ - ОТЕЦ И ОБА БРАТА, ВЗЯВ ПОД ОХРАНУ ДВЕРЬ ЕЕ ПАЛАТЫ, ЗАПРЕТИЛИ ВРАЧАМ ОСУЩЕСТВИТЬ ЭТУ ПРОЦЕДУРУ, ГОВОРЯ, ЧТО ТАКОЕ ДЕЙСТВИЕ ПРОТИВОРЕЧИТ ИХ ВЕРЕ, В КОНЦЕ КОНЦОВ ПОЛИЦИЯ, ПРЕОДОЛЕВ СИЛОВОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ, СМОГЛА УДЕРЖАТЬ ИХ В ПАЛАТЕ, ПОСЛЕ

уступила нездоровой склонности время от времени отдыхать. Тут она обычно начинает целенаправленно потирать свою поясницу и живот. Я рассказываю ей, что наши предки, кочуя больше трех тысяч лет назад по лесам, яростно барабанили себя по животу, когда он болел. И надавливаю на свой живот. Она спрашивает, почему они так делали. Она спрашивает это с подозрением, правильно полагая, что я снова настроена по-боевому и своими вопросиками-рассуждениями, как острыми стрелами, беспощадно в нее целюсь. Почему? - переспрашиваю я. - Да потому, что они думали, будто внутри их живота ворочаются животные, то есть считали, что звери, которые были в свое время съедены, остаются в их утробе живыми, толкаются там и причиняют боль брюху. Вы верите, что внутри нас могут жить звери? - спрашиваю я. (Эту стрелу я отправила издалека, было бы чистой случайностью, если б она в нее попала...) А она, слегка массируя свой живот, предлагает натереть мастикой весь дом, с подвала до чердака, - работать, вкалывать и, главное, не думать, чтобы, может быть, таким образом спастись от зверей, обретающихся внутри нас. То есть она надеется, что после дня работы без перерыва она избавится "от этой тяжести в животе". Тем временем я рассказываю ей о соседке, у которой случился выкидыш, я рассказываю ей о больнице и докторах - обо всем, что в связи с этим мне приходит на ум. В исповедальной, говорю я, всегда таинственно шепчут о Его теле... В исповедальной все это является чем-то, что должно остаться глубоко в тени, о чем нельзя говорить, чего нельзя трогать и вытаскивать на свет Божий, а из сумрака исповедальной входишь в кабинет врача, и он говорит тебе: раздевайтесь. Там очень светло и голо, там страшно много света и везде сверкающие инструменты, а врач вас ощупывает, выстукивает и прослушивает. Я рассказываю ей, что все мы на самом деле живем в двух разных мирах, сосуществующих рядом, пересекающихся друг с другом и проникающих друг в друга странным образом, словно вслепую, так что один мир никогда не видит другого. Иногда я говорю доктору, что мне нельзя раздеваться, а если разденусь, мне после надо будет покаяться об этом в исповедальной, но он закрывает глаза на свою веру и говорит, что я должна помочиться в баночку. А в исповедальной я, конечно, рассказываю все, что велел проделывать мне доктор, но не потому, что это меня как-то волнует, а чтобы понаблюдать, замечают ли они, что их сцепленные друг с другом миры в какой-то момент теряют всякий смысл. Она стоит, поглаживая свой живот, и я рассказываю ей все это. Я ее таскаю за собой по всей этой путанице - Божий мир, целиком созданный в темноте, и мир науки, которая выставляет свои


Еще от автора Луи-Поль Боон
Моя маленькая война

«Моя маленькая война» — одну из самых ярких и эмоциональных книг о фашистской оккупации в Европе.В основу легли некоторые страницы дневника Л.-П. Боона, который он вёл во время войны , придав этому произведению удивительную, почти документальную достоверность, которая, однако, не снижает высокого эмоционального накала, не снимает остроты авторских оценок. Маленькие рассказы и микроочерки, казалось бы совершенно не связанные между собой, мимолетные, не претендующие на глубину зарисовки неожиданно выстраиваются в пеструю мозаичную и вместе с тем весьма выразительную и яркую картину,.


Рекомендуем почитать
Когда оживает надежда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мари-Клэръ

Без аннотации. Маргарита Оду получила премию Фемина за роман «Мари-Клер» (1910).


Бунт Дениса Бушуева

«Бунт Дениса Бушуева» не только поучительная книга, но и интересная с обыкновенной читательской точки зрения. Автор отличается главным, что требуется от писателя: способностью овладеть вниманием читателя и с начала до конца держать его в напряженном любопытстве. Романические узлы завязываются и расплетаются в книге мастерски и с достаточным литературным тактом.Приключенческий элемент, богато насыщающий книгу, лишен предвзятости или натяжки. Это одна из тех книг, читая которую, редкий читатель удержится от «подглядывания вперед».Денис Бушуев – не литературная фантазия; он всегда существовал и никогда не переведется в нашей стране; мы легко узнаем его среди множества своих знакомых, живших в СССР.


Особенная дружба

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

В каноне кэмпа Сьюзен Зонтаг поставила "Зулейку Добсон" на первое место, в списке лучших английских романов по версии газеты The Guardian она находится на сороковой позиции, в списке шедевров Modern Library – на 59-ой. Этой книгой восхищались Ивлин Во, Вирджиния Вулф, Э.М. Форстер. В 2011 году Зулейке исполнилось сто лет, и только сейчас она заговорила по-русски.


Статуи никогда не смеются

Роман «Статуи никогда не смеются» посвящен недавнему прошлому Румынии, одному из наиболее сложных периодов ее истории. И здесь Мунтяну, обращаясь к прошлому, ищет ответы на некоторые вопросы сегодняшнего дня. Август 1944 года, румынская армия вместе с советскими войсками изгоняет гитлеровцев, настал час великого перелома. Но борьба продолжается, обостряется, положение в стране по-прежнему остается очень напряженным. Кажется, все самое важное, самое главное уже совершено: наступила долгожданная свобода, за которую пришлось вести долгую и упорную борьбу, не нужно больше скрываться, можно открыто действовать, открыто высказывать все, что думаешь, открыто назначать собрания, не таясь покупать в киоске «Скынтейю».