Менуэт - [28]

фрукты, это новый мир, который мы должны содержать как сад, как дом он ветшает, гниет, его крыша протекает, если не поддерживать в нем порядок. Сквозь последние джунгли люди прокладывают автострады, роют каналы и на расчищенных местах возводят небоскребы; если мы не будем постоянно бороться, все снова превратится в джунгли - с диким зверьем, с сорняками... Я об этом чуточку призадумалась - после того как она меня спросила, зачем это нужно, почему мы живем не в лесах и не собираем диких ягод. А я собираю только дикие цветы, говорит она, белые лесные цветы. Тут я бессильна!.. В доме моих родителей об этом никогда не говорили. У моего отца не было времени забивать себе голову такими делами, он садился за стол, довольный работой, которую до этого сделал, и приходил в ярость, если обед не подавался ровно в полдень. Ох, что бы было, если б обед не подали вовремя! А мы бы еще ему объясняли: знаешь, мы тут размышляли - о том, о сем... Так уж было заведено, что он всем нам давал конкретное задание на день, но его собственное было самым тяжелым - и он, выкладываясь на всю катушку, всегда доводил дело до конца. И у нас считалось зазорным копаться в своих мыслях, как это они тут себе позволяют, но зато нам, детям, можно было выйти из дома и где-нибудь поразвлечься. В воскресенье, например, полагалось выезжать на прогулку: я, в развевающейся юбке, на своем до блеска вымытом велосипеде, ездила купаться или грести на каноэ, и, когда наступали сумерки, мне можно было где-нибудь потанцевать и пропустить кружечку прохладного, с пышной пеной, пивка, и погорланить песни с парнями по дороге домой. Но уж в понедельник утром мы в любом случае должны были быть в рабочей форме. Он крестился, мой отец, когда подавали обед, ну а потом курил трубку и читал ежедневную газету. Мать перемывала с ним во всех подробностях жизнь слободы: там все друг друга знали, и родители возмущались, когда что-то случалось между замужней женщиной и тем или иным мужчиной или когда незамужняя оказывалась беременной. В мастерской моего отца царила оживленная жизнь - такая же, как и на нашем огороде, где у нас росла картошка и всякие овощи, а сейчас мой садик день ото дня чахнет, потому что у меня не хватает на него времени; мне горько и досадно, когда я вижу, как все забивают сорняки, а эти если и выходят в садик, то только пошляться там, причем даже пальцем не пошевелят, чтобы что-нибудь сделать - да, только пошляться себе да повосхищаться: ой, какой одува-а-анчик! Они живут в мире морального разложения и даже не понимают этого. Между ними и мной давно уже воцарился какой-то хаос, они перестали меня

ВО ВСЕМ МИРЕ КАК ПРЕСЛОВУТОЕ ПОРОЖДЕНИЕ ПАРИЖСКОЙ НОЧНОЙ ЖИЗНИ, - ТАК ВОТ, У САМОЙ ЛЯ ГУЛЮ ЖИЗНЬ ПОШЛА ПОД УКЛОН: ХОТЯ ТАНЕЦ ЕЕ ИПРОИЗВОДИЛ ФУРОР, ТАНЦОВЩИЦА СОВСЕМ ОПУСТИЛАСЬ И НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД УМЕРЛА СОВЕРШЕННО ЗАБЫТОЙ; НЕЗАДОЛГО ДО СМЕРТИ ЕЕ ВИДЕЛИ ТОРГУЮЩЕЙ ВРАЗНОС ЧЕСНОКОМ ВО ДВОРАХ МОНМАРТРА / В БАГАЖЕ ОДНОГО МУЖЧИНЫ, ВНЕЗАПНО УМЕРШЕГО НА БОРТУ САМОЛЕТА, НАШЛИ ГЕРОИН НА СУММУ 20 000 000 ФРАНКОВ / МАЛЕНЬКИЕ КУПАЛЬЩИЦЫ, ОТПРАВИВШИЕСЯ В

понимать. В юности выпала мне как-то одна полоса, когда я считала, что у меня все сложится неудачно, поэтому я замкнулась и спрятала слезы. Тогда мне было пятнадцать, и я познакомилась с одним мужчиной - в воскресный день, когда я сначала покаталась на велосипеде и потом, как всегда, поплавала. Мне было немножко страшно, потому что он тогда сразу пошел в атаку, то есть разделся. Это было впервые, что я увидела мужчину таким, каков он есть, и он тоже захотел видеть меня такой, какова я от природы. Для меня это было потрясение, мне казалось. Что это было так, будто я сделала нечто такое, что совершенно не соответствует миру, которому я принадлежу, что является даже этому миру изменой, - "этот мир", говорю я, имея в виду мир моего отца, родовой клан, который составляли мы, домочадцы. Своим поступком я словно порвала с родовым кланом, предприняв что-то по собственному почину неосмотрительное и, главное, преступное. Это длилось несколько месяцев, несколько летних месяцев, - все воскресенья мы были вместе и общались так, как на самом деле, считала я, возбраняется общаться пятнадцатилетней девочке со взрослым мужчиной. Он не был женат, он говорил мне, как сильно меня любит и как этот у него все время на меня встает. Этого я пугалась, мне не нравилось, что он так говорил - существовало много всякого разного, о чем можно было бы потолковать, так почему всегда только о нем? Я тяготилась виной - я словно смешалась с чужими и жила среди них, я мнила себя предательницей... Дома я чувствовала себя плохо, зная, что, отдалилась от своих, а с ним я чувствовала себя плохо, потому что он говорил об этих делах. Единственной моей защитой был смех. Я издевалась над его этим самым как только могла. И вдруг наши отношения выплыли наружу - кто-то застукал нас вместе, когда мы уже катили домой на велосипедах, хорошо, что не там, у воды. Я думала, что дома будет большой скандал, я буду проклята и отвергнута родовым кланом, но этого не случилось. Оказалось, что моя ситуация считалась чем-то в порядке вещей, что она была обычной частью человеческой жизни и вообще нашего мира. Мать только сказала, что девочке негоже связываться с многоопытным мужчиной. Девочке дозволено гулять, развлекаться, после работы ей можно покататься на велосипеде, потанцевать, а еще пропустить кружечку пива и поразвлекаться с парнями. Но не с многоопытными мужчинами.