Ментальная несовместимость - [13]

Шрифт
Интервал

            Философу вдруг стало тяжело дышать. Он расстегнул пальто, ворот рубашки – легче не стало. Из под «завалинки» тянуло душным теплом. Надо бы выйти на улицу, на воздух. Но вставать, потерять сидячее место, к тому же обходить всех этих лежащих, стоячих, сидячих, чавкающих… очень не хотелось. К тому же даже уличный воздух здесь был ему глубоко противен, он просто не мог быть по определению свежим, хорошим… Философ переборол минутное недомогание, и уже не обращая внимание на противное тепло снизу и покалывание в груди вновь погрузился в свой любимый мир, мир размышлений. Гераклит говорил: жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь. Они взимопереплетены. Философ продолжил, развил, подробно расшифровал это утверждение: «В нашей духовной жизни всегда присутствуют некие мертвые отходы, или мертвые продукты самой жизни. И часто они могут занимать все ее пространство, не оставляя места для проявления живого чувства, живой мысли или поступка». В  этой теории краткое и исчерпывающее объяснение ситуации сложившейся в Советском Союзе сейчас, в конце двадцатого века, той клоаки, куда он пришел под эгидой русских. Страна опутанная всевозможными нежизненными догмами, этими мертвыми продуктами, мертвечиной, которые не оставляют места для любых живых проявлений. И такое положение, приемлемое для титульной нации, и ряда таких же малокультурных народов, становится уже не выносимым, для народов, тянущихся к живому свету, чистому воздуху, хорошей, сытой, обеспеченной жизни. Все эти события в Алма-Ате, Вильнюсе, наконец, на его родине, живое воплощение его философских изысков. Народы, имеющие чувство собственного достоинства больше не хотят также мучиться и терпеть как русские, делить с ними скотскую жизнь. Ведь все к чему прикасаются русские рано или поздно становится смердящим, мертвым. Они даже идею социализма сумели так извратить и опошлить, что она стала мертвой, неработающей догмой. Ведь что такое социализм? Это общество просвещенных кооператоров – независимых производителей. А эти что сотворили – колхозное, крепостное по сути сельское хозяйство и почти такую же государственную промышленность, работающую не на удовлетворение людских потребностей, а выдававшее «на гора» неисчислимое количество всевозможного оружия. Для русских, рабов по натуре – это вполне приемлемо, а для более свободных духом советских народов? Они не хотят так жить, ибо имеют отсутствующее у титульной нации чувство собственного достоинства, особенно сильно не хочет его народ.

            Философ размышлял с полузакрытыми глазами, а когда открыл их и вновь оглядел окружавших его пассажиров… Они по-прежнему сновали взад и вперед, стояли сидели, разговаривали, ели… Нет, слово ели не подходило к этим людям, это можно обозначить только словом жрать. Да они не ели, а жрали, жадно, утоляя свой многовекой голод, доставшийся им от никогда не евших досыта предков, жрали часто немытыми руками, на коленях, на газетах. Но они все терпели, терпят и терпеть будут. Его народ никогда не голодал, хоть также жил и в Российской империи и в сейчас в СССР… никогда. А эти всегда умудряются жить впроголодь. Он вновь уже с нескрываемым презрением оглядел всех этих мужчин, женщин, детей… Да они все рабы, рабы по духу, по привычкам доставшимся им от их крепостных предков. Хоть они и перебили в семнадцатом году своих господ, но сами жить без господ, без барина не могут. Они выдвигают их из своей среды. Но то все плохие господа, никуда не годные. Потому рано или поздно придут господа, руководители со стороны, как всегда было в их истории таковые приходили из Скандинавии, Орды, с Европы… И сейчас придут и взнуздают это быдло так, как его соплеменник сумел их взнуздать и всенародно изнасиловать, заставив их прыгнуть выше своей головы, совершить то на что у них не имелось ни способностей, ни мужества. И сейчас должны прийти умные, волевые, безжалостные. Таковых особенно много среди его земляков, они поставят это быдло в привычную для них пятую позицию и заставят делать великие дела этот никчемный народ почему-то возомнивший себя великим… Но не сейчас, позже. Сейчас это стадо должно пожить в хаосе, голоде, холоде, чтобы окончательно осознать, что сами они никогда из дерьма не выберутся. А пока надо чтобы его народ обрел независимость от этих ублюдков и наладил без них разумную и богатую жизнь, чтобы быдло это увидело и коленопреклоненно попросило, как когда-то их далекие предки просило варягов: придите и володейте нами… А чтобы добиться независимости всего и надо-то чтобы русские наконец перестали нас уважать и любить, не захотели с нами жить, возненавидели нас так же сильно, как ненавидим, презираем их мы!

            Мысли философа словно подпитывали его измученный организм. Он даже вроде бы почувствовал прилив сил, энергии, ему захотелось встать, подняться над этой тупой толпой и гордо оповестить: вы все быдло, а я человек. И он даже сделал усилие направленное вверх… но силы так же внезапно кончились, как и пришли. Мысли уже много лет питаемые ненавистью и презрением как наркотик сожгли, подточили саму жизненную силу. Философу вдруг сдавило горло, в груди стало тесно и жарко. Он широко открывал рот, чтобы глотнуть воздуха, но воздух ненавидимой и презираемой им местности на этот раз обернулся лавой залившей горло расплавленным свинцом…


Еще от автора Виктор Елисеевич Дьяков
«Тихая» дачная жизнь

Бывший майор спецназа Алексей Сурин и бывший боевик Исмаил живут в Москве: Сурин работает начальником охраны в крупной фирме, Исмаил менеджером в фирме у «московских чеченцев». И никогда бы не свела их судьба, если бы Сурин не был косвенно причастен к гибели семьи Исмаила. Брат погибшей во время «зачистки» жены Исмаила Ваха, тоже бывший боевик, находит Сурина и требует от Исмаила помощи в совершении кровной мести. Исмаил не хочет мстить, но вынужден помогать Вахе. Ваха вынашивает план похищения всей семьи Сурина, отдыхающей на даче.


Поле битвы

Тема межнациональных отношений в современных отечественных СМИ и литературе обычно подается либо с «коммунистических», либо с «демократических», либо со «скинхедовских» позиций. Все эти позиции одинаково чужды среднему русскому человеку, обывателю, чье сознание, в отличие от его отцов и дедов уже не воспринимает в качестве «путеводной звезды» борьбу за дело мирового пролетариата, также как и усиленно навязываемые ему пресловутые демократические ценности. Он хочет просто хорошо и спокойно жить, никого не унижая по национальному признаку, но при этом не желает чувствовать себя в своей стране менее комфортно в моральном плане, и быть беднее в материальном наиболее «пассионарных» нацменьшинств.Автор этой книги не претендует на роль носителя истины в последней инстанции.


Армейские будни

В Российской Истории армия всегда играла наиважнейшую роль. Потому интересны не только связанные с ней знаковые  события, но и ее внешне незаметная внутренняя повседневная жизнь. В сборнике отображены фрагменты армейских будней, как мирного, так и военного времени. Героями повествований являются солдаты и офицеры участники Великой Отечественной и Чеченских войн, курсанты военных училищ, советские военнослужащие и члены их семей, несущие службу в отдаленных гарнизонах. Рассказы написаны как на основе собственного солдатского, курсантского и офицерского опыта автора, а так же того, что он узнал от своих родственников, сослуживцев, знакомых.


Разница в возрасте

Повесть о не случившейся любви. 1975 г., 23-х летний Володя на танцах встретил юную Катю и, что называется, влюбился с первого взгляда. Но, увы, отношения между ними так и не завязались. Виной тому стала разница в возрасте, которая 17-ти летней Кате показалась слишком большой и то, что девушка заранее поставила себе цель: сначала выучиться, а все остальное потом. Жизнь еще дважды их сводит, в 1981 и в 1997 г.г. Кате уже не кажется, что меж ними такая уж большая разница в возрасте, но, как говорится, поезд ушел.


Золото наших предков

Москва 1997-98 г.г., до и в период дефолта. В романе присутствуют две параллельные линии. Производственная, в которой имеют место и пьянки, и драки, и воровство, и «стукачество», и на выходе вроде бы реальное золото, добываемое из радиодеталей. Вторая линия, это приобщение к миру прекрасного, истинным ценностям – произведениям искусства. Золотой телец, которому поклоняются многие, не есть высшая мировая ценность, таковыми являются творения человеческого гения.


Взорванная тишина

«Взорванная тишина» – название одного из рассказов сборника, в то же время характеризует ту жизнь, что сложилась в России с начала «перестройки» до наших дней. Герои Виктора Дьякова: солдаты и офицеры, бизнесмены, рабочие, пенсионеры, люди молодые и пожилые, оказавшись в непривычно «взорванной» обстановке, ищут новые ориентиры, каждый по своему решая вопросы выживания и сохранения личности в эпоху перемен.


Рекомендуем почитать
Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».