Менестрель - [5]

О, конечно, он играет достаточно умело, говорили его временные наниматели. Однако обнаруживает странное стремление сердито смотреть на слушателей, а в его репертуаре одни лишь войны да битвы.

Он наводит тоску, так Дункану и сказали. Нет ли у него любовных песен? Или потешных шарад? Под его печальную музыку невозможно танцевать. Никто не захочет с вожделением вглядываться в глаза другого человека, когда менестрель поет о смерти и разрушениях.

Вот дерьмо! Он так и знал.

Он нигде подолгу не задерживался, так что смог по достоинству оценить всю значимость женщин, управляющих хозяйством в замках. Трое из них уволили Дункана. Причем с неприличной поспешностью. Особенно последняя.

Нужно было послушаться Риса. Он всегда сможет вернуться и признать поражение, но такие признания давались Дункану нелегко. Как же ему научиться изображать на лице более приятное выражение, если часть его физиономии обезображена шрамом? Он пытался объяснить, что это «украшение» ему досталось от рассерженного лорда.

Один из нанимателей — барон средней руки, ей-богу — заявил, что ему абсолютно ясно, откуда у Дункана взялся шрам.

— Несомненно, это дело рук недовольного работодателя, — заявил он.

Дункану потребовалась вся сила воли, чтобы не выхватить меч и не украсить шрамом того самого. Случись так, о воинствующем менестреле пошли бы слухи, и его никто бы не нанял.

Кроме того, он еще не готов сдаться.

Дункан собрал свои нехитрые пожитки и забрал клячу, найденную им по дороге. Кто-то избил животное, и Дункан купил его на деньги, прихваченные с собой в дорогу. Святые угодники, это был самый жалкий кусок конины, когда-либо им виденный, но через несколько дней хорошего питания лошадь выглядела уже куда лучше.

Дункан решил пойти пешком. Он находился в гораздо лучшей форме, чем кляча. От других музыкантов Дункан слышал, что в каких-то пятидесяти милях к северу можно найти временное пристанище. Какой-то граф затевает прием, который может продлиться недели две, а то и больше.

Может, в пятидесяти милях отсюда он сможет научиться улыбаться.

Мысль это вызвала на его лице недовольную гримасу.

Чума на ваши клятвы!

***

Линнет украдкой выскользнула из своей комнаты в этот ранний утренний час. Из гардероба своего отца она позаимствовала обтягивающие штаны, предназначенные для раздачи неимущим, и укоротила их под свои ноги. Она также отыскала старую, давным давно изношенную куртку. Свои длинные волосы Линнет скрыла под шляпой, обернув их вокруг верхней части головы.

Девушка обещала отцу позаботиться о гостях, но ни один из них не проснется до полудня. Они ели и пили до поздней ночи.

Никому ведь не повредит, если она незаметно ускользнет на несколько часов, пока не проснутся ее отец и гости. Она вернется прежде, чем ее отец узнает об этом.

Женихи находились здесь уже дня три, и Линнет была готова сойти с ума. Первый — виконт Уикхем — был красив и предупредителен; но он ущипнул ее прошлой ночью и пнул одну из собак. Линнет никогда бы не смогла выйти замуж за того, кто бьет ногой собаку.

Второй — лорд Мэнфилд — оказался куда более приятным человеком, но очевидно положил глаз лишь на ее младшую сестру. Линнет видела, как они вдвоем шепчутся и хихикают. Проявив к нему свою благосклонность, она бы нанесла глубочайшую обиду Эвелин.

Третий — Роберт, граф Келлум — выразил мнение, что образованная женщина — порождение дьявола, а единственное предназначение оной — рождение наследников.

С лютней в руке девушка направилась вниз по ступенькам. На эту часть Англии после стольких лет гражданской войны определенно снизошел мир, так что охранников было совсем мало. И даже те, подозревала она, уснули после ночного разгула.

Однако, несколько слуг разжигали камины в зале и на кухне. Линнет без труда проскользнула мимо них и поспешила к конюшне. Конюха, в чьи обязанности входило бодрствовать и седлать лошадей, нигде не было видно. Линнет не смогла бы поднять большое седло, да и не хотела этого ни в коем разе, предпочитая скакать по-мужски, без седла. Она надела уздечку на кобылу и повела лошадь к подставке для посадки, где и взобралась на нее, обхватив ногами бока Брайди.

Девушка склонилась к лошади и прошептала:

— Я скучала по тебе.

Брайди тряхнула головой и прогарцевала через дверь к заднему выходу. Вильям — стражник, назначенный охранять ворота — уже привык к ее утренним выездам. Линнет знала, что он ничего не скажет, если его не спросят напрямую, и планировала возвратиться прежде, чем кто-либо так и поступит. В любом случае, ее отец не являлся строгим хозяином. У него было несколько слуг, но платили им плохо, особенно с тех пор, как в Англии установился шаткий мир. Как следствие, они делали, что хотели.

Проезжая через боковую калитку, Линнет улыбнулась Вильяму и наклонилась, чтобы на нее не упал камень. Стены, равно как и замок, нуждались в существенном ремонте, но ее отец частенько жаловался, что все деньги должны уйти на приданое. Единственное, на что оставалось надеяться — ему удастся найти щедрого зятя.

От таких удручающих мыслей Линнет пустила кобылу рысью, потом галопом. У нее имелось любимое местечко для отдыха: заводь, образованная речушками, сбегавшими, словно змейки, вниз с холмов. Хотя пруд этот и находился около дороги, дубовая рощица укрывала его от посторонних взглядов, а вода в нем в первые часы после рассвета отливала золотом.