Техас, 1867
Кейн О'Брайен никак не мог заснуть. И не столько из-за того, что через два дня ему предстояло умереть. Ему была невыносима мысль окончить свою жизнь на виселице подобно вору или предателю.
В маленькой камере было невыносимо жарко. В течение дня солнце пекло так нещадно, что раскаленные камни за ночь почти не успевали остыть. Кейн снял пропитанную потом рубашку. Большого облегчения это не принесло. Но так она, по крайней мере, не липла к телу.
Конечно, если подумать, смерть, пусть даже на виселице, не так уж страшна по сравнению с тем, что ему пришлось пережить в последнее время.
После того как он год провел в лагере для военнопленных южан, тюрьма казалась ему еще большим несчастьем. Его рука поднялась к щеке, к шраму, пересекавшему все лицо. Дьявольское лицо, как сказал один из его врагов.
Так с тех пор он стал называться Дьяволом.
Он присел на каменную плиту, которая здесь называлась кроватью, лицом к прорезанной в стене железной двери. В камеру пробивалась лишь узкая полоска света. Где-то здесь, в этом же тюремном корпусе, находился и Дэвид Карсон. Дэйви, который на протяжении двадцати пяти лет был его лучшим другом, должен был умереть вместе с ним. Как раз об этом Кейн и сожалел больше всего. Он позволил своему гневу и нетерпению взять верх над обычной осторожностью. А в результате Дэйви окажется на виселице. Это было ужасно несправедливо. А все-таки они заставили этих подонков хорошенько побегать.
Он сделал несколько шагов по камере, мечтая о глотке свежего воздуха, но камеры для смертников находились под землей.
Смертный приговор! Судьба зло подшутила над ним: он уцелел на войне только для того, чтобы погибнуть на виселице. Суд был скор, а вердикт предрешен заранее. Конечно, он и сам не мог отрицать, что виновен хотя бы отчасти.
В коридоре послышались шаги. Странно. Час, когда разносили помои, называвшиеся здесь едой, еще не наступил. Подойдя к двери, Кейн прижался лицом к зарешеченному окошку. Разглядеть ему ничего не удалось. Но звук топавших по каменному полу сапог со шпорами нарастал.
Мелькнувшая у него было надежда вмиг рассеялась, когда он различил высокую фигуру со значком шерифа на кожаном жилете. Он отступил, не желая, чтобы кто-нибудь, а тем более враг, видел охватившие его страх и беспокойство.
По коридору разнесся металлический скрежет поворачиваемого в замке ключа. Затем дверь отворилась, и человек, слегка прихрамывая, вошел в камеру. Высокий, мускулистый, он показался ему чем-то знакомым. Кейн окинул его вызывающим взглядом, и шериф, в свою очередь, внимательно посмотрел на него проницательными, задумчивыми глазами. Взгляд его на мгновение задержался на пересекавшем все лицо Кейна шраме.
— Капитан О'Брайен, — наконец произнес посетитель.
Кейн насмешливо поклонился.
— Я давно уже не капитан; впрочем, я к вашим услугам, поскольку ничего другого мне не остается.
Шериф слегка улыбнулся:
— Вы меня не помните. Ну что ж, у вас на это нет никакой причины. У меня же, напротив, очень веские основания помнить вас.
Кейн впервые с любопытством взглянул на посетителя. Ни в голосе, ни в лице этого человека не было и намека на гнев, только интерес и что-то еще… неужели сочувствие? Повернувшись, шериф движением головы отпустил охранника.
Ключ снова звякнул в замке. Кейн опять оказался взаперти, но на этот раз у него был заложник. Как жаль, что шериф не прихватил с собой пистолета.
— И не думайте об этом, О'Брайен, — произнес посетитель. — Им дан приказ. Они не дадут вам уйти живым, даже если вы пригрозите убить меня. К тому же я в настоящее время, вероятно, в гораздо лучшей физической форме, чем вы.
Кейн пожал плечами:
— Дважды они меня убить не могут. А прихватить с собой еще одного янки было бы неплохо.
— Даже того, кому вы три года назад спасли жизнь?
Вопрос прозвучал неожиданно и был задан почти бесстрастным голосом. Прищурившись, Кейн еще раз внимательно оглядел полицейского.
— Если я спас жизнь янки, то, значит, по ошибке.
— Для вас это, возможно, было ошибкой. Вас из-за этого и взяли в плен, — сказал шериф, желая, чтобы Кейн вспомнил его.
Перед мысленным взором О'Брайена пронеслись обрывки воспоминаний. Раненый капитан в синей форме просит пить — его борода и светлые волосы запачканы кровью. Как ни привык Кейн к войне, крикам и стонам, что-то в тот день заставило его остановиться и оглянуться назад. Его люди тоже лежали на поле сражения, но они не двигались.
Проводив взглядом остатки своего отряда, скрывшегося в лесу, он сделал несколько шагов назад. Отвязав от пояса флягу, он дал янки напиться и наложил жгут ему на ногу. И тут его внезапно окружили.
Это была самая большая глупость, которую черт дернул его совершить на войне, он поплатился за нее годом жизни, проведенным в Элмирской тюрьме. Он чуть не умер от голода и холода. Раньше он не знал, что такое ненависть, но там научился ненавидеть. Он узнал, что такое жестокость ради жестокости. В той тюрьме не было места ни чести, ни человечности.
— Не стоило вам напоминать мне об этом, — сказал он шерифу. — Если, конечно, вы не пришли сюда затем, чтобы оказать мне такую же услугу.
