Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки - [4]

Я торопливо оделся, накинул толстую шерстяную рясу. Сначала меня бесило это одеяние, но по опыту я знал, что в ней отменно тепло. А ведь тут почти не топят. Монастырь экономит на дровах – исключение делается для библиотеки, гостевых комнат, кухни и лазарета – наверное, для того, чтобы заранее подготовить нас к проблемам. Даже начальство порой по утрам дует на окоченевшие пальцы.

Причина этому, однако, проста, как дважды два. В монастыре постоянно проживает не так уж много народа, чтобы ради них протапливать огромные помещения. Из двух этажей жилого корпуса обитаем только первый, да и то некоторые кельи пустуют по две-три ночи подряд – когда их обитатели надолго задерживаются в библиотеке, лазарете или возле кухни. Теплое местечко – кухня. Теплое во всех смыслах слова. Там, правда, приходится вертеться, как черту в мельничном колесе, но зато спишь возле очага на мешках с мукой, и самые теплые булочки, с пылу с жару – твои. Эх, булочки с изюмом…Это, пожалуй, единственное, чего мне будет не хватать, когда я… если я…

Вместе с другими полусонными братьями вышел из жилого корпуса. До громады собора было шагов сто через двор, мимо гостиничного корпуса и палат, где обитало начальство. Там, кстати сказать, тоже топят почти круглосуточно. Ничего. Пусть ночи пока еще холодные – в конце весны нередки и заморозки – днем будет так тепло, что хоть раздевайся. Да, иногда нам разрешали снимать рясы и разгуливать по монастырю в обычной, гражданской, одежде. Но, если кто-либо приезжал в монастырь или надо было отправиться за ворота, приходилось облачаться в эту шерсть, невзирая на погоду.

Несмотря на тепло, я порой ненавижу эту рясу и мечтаю о том дне, когда смогу ее снять, чтобы больше никогда уже не надеть. Правда, с каждым днем мне все чаще кажется, что этот день никогда не настанет…

В соборе мне было скучно. Утренняя месса, наверное, нарочно придумана, как наказание – равно как и вечерняя молитва. Только в первом случае тебе еще хочется спать, а во втором – уже. Но я стоял, опустив голову и даже время от времени делал вид, что мне есть какое-то дело до происходящего.

Иногда я поднимал глаза на то место, где должна находиться статуя бога или богини. Это обычное возвышение, какие можно встретить в каждом храме или часовне. По краю невысокого, примерно в аршин, постамента выбиты ряды символов, по кругу стоят чаши-светильники и пожертвованные богомольцами свечи. Они должны озарять снизу вверх фигуру божества. Но вот парадокс – там пусто. Считается, что инквизиторы молятся всем богам сразу и потому выделять кого-то одного по меньшей мере неосторожно. Остальные могут обидеться. А вот я бы выделил одну богиню. С таким замечательным носиком…

Я скучаю без нее. Скучаю тем больше, что и она сама в последнее время не отзывается на мои призывы. То ли занята, то ли здесь ей просто некуда приходить. Даже крысам и тараканам нужны определенные условия для того, чтобы они завелись, а боги – сущности более возвышенные и сложные.

Нас на утренней молитве мало – всего дюжины полторы, не считая начальства и послушников. Еще около десятка человек избавлены от ежедневных посещений храма. Еще год назад к числу таких избранных принадлежал и ваш покорный слуга. И он – то есть, я – много бы дал за то, чтобы опять оказаться среди тех счастливчиков. Нет, не потому, что охота понежиться в холодной постели лишние полчаса. Просто это давало свободу…

Свобода… Это такая штука, которой мы не замечаем до тех пор, пока ее не лишимся. Как воздух. Он неосязаем, но вот его нехватку мы ощущаем, уже когда становится слишком поздно. С другой стороны, безвыходных положений не бывает, и даже из гроба можно выбраться. Кто-кто, а некроманты это знают лучше всех. Для меня пока еще ничего не потеряно, и главное – не упустить момент.

Колокол. Теперь можно и расходиться. Бросаю последний взгляд на пустое возвышение и горящие по его краям плошки с воском и ароматические свечи. Некоторые уже успели догореть до половины, одна чадит и, кажется, вот-вот погаснет. Я подождал немного, но она продолжала гореть. И горела, наверное, еще какое-то время после того, как все покинули храм.

Начало светать. Над стеной монастыря вставала заря. Еще немного, и начнется новый день. Для таких, как я, это наилучшее время, чтобы успеть приготовиться к тому, что начнется сразу после завтрака – доделать то, что не успел вчера, лихорадочно настроиться на кучу важных и неважных дел.

Я вернулся к себе. Комната встретила меня тишиной и пустотой. Личных вещей тут мало – все они умещаются на полке, прибитой у стола и в сундучке под кроватью. Несколько книг и стопка пергаментных листов, чернильница, светильник, смена обуви, белья и гражданская одежда, кое-какие личные мелочи. Если бы не эти мелочи для уюта, чистота и отсутствие запоров, комната вполне могла бы сойти за тюремную камеру… или монашескую келью.

И оружие.

Пожалуй, только стандартный «городской» меч и пара ножей отличает меня от моих соседей. Это – да еще и несколько украшений, которые я то ли сломал, то ли потерял. Так я всегда отвечаю, если мне о них напоминают. Вопрошающие пожимают плечами и оставляют меня в покое. До следующего раза. Украшений немного – пара колец, простое и с печатью – и медальон с двумя портретами и несколькими волосками, вложенными между ними. Будете смеяться, но это не прядка шелковистых локонов моей возлюбленной, а серовато-бурая шерсть. И лица на портретах тоже необычны – мужчина лет сорока с породистым серьезным лицом и маленькая девочка, разряженная, как кукла.