Мемуары посланника - [57]

Однажды поздно ночью, когда уже почти все спали, я прохаживался по своим комнатам и вдруг неожиданно открыл дверь в коридор. За дверью притаился швейцар по фамилии Зиринь.

– Что вы тут делаете? – спросил я.

– Караулю, – растерялся он.

Утром выяснилось, что он должен был караулить сад, а не коридор. Я приказал установить за ним тщательное наблюдение, и дней через десять мы знали точно, что он агент ГПУ, и немедленно его рассчитали. Другой швейцар по фамилии Маркин тогда же рассказал, как его заставляют являться к агенту ГПУ, докладывать обо всем до самых незначительных мелочей, что происходит в посольстве. Кто бывает, о чем говорят, распределение часов посланника и прочее. Я оставил его у себя на службе с условием, что он будет и мне передавать все, о чем его спрашивают в ГПУ и что он рассказывает агенту о жизни посольства. Пришлось еще уволить истопника по той же самой причине: оказался агентом ГПУ, более того, агентом необычайно энергичным, ворвался ко мне и, сжав кулаки, пригрозил: «Я еще вам покажу!»

Служба в иностранной миссии считалась хорошо оплачиваемой, и агентам ГПУ не хотелось лишаться теплого местечка. Конечно, так обстояло не только в латвийской миссии, в других посольствах и миссиях происходило то же самое. В одном восточном посольстве, общеизвестный факт, слугу, иначе говоря, домашнего шпиона, сначала наказали основательно по восточному обычаю и только тогда уволили. Вообще шпионаж, слежка за иностранными представителями были организованы широко и продуманно. ГПУ не довольствовалось только сведениями о том, что происходит внутри посольства, желая знать все и, главное, кто и когда посещает иностранные представительства. Но прислуга не в состоянии уследить за всем, кроме того, ее умышленно могут куда-нибудь отослать, поэтому ГПУ установило наблюдательные посты в домах напротив и на углу улицы, тщательно замаскированные. Скажем, у латвийской миссии стоял чистильщик сапог, взоры которого всегда были направлены на двери и ворота миссии. Иногда такие агенты являлись под видом посетителей, по делам, в качестве латвийских граждан. Внимательно прислушивались к разговорам, приметив кого-нибудь из посетителей, выходили, поджидали его и тут же задерживали. Недалеко от посольства еще дежурили служебные автомобили и мотоциклеты на случай, если намеченная жертва захочет ускользнуть.

Часто гнались за служащими миссии и посольств, когда те ехали в машинах, таким образом устанавливая, с кем они встречаются, кого посещают. Помню, польский посол Патек показал мне однажды через окно посольства, как машина и мотоциклет ГПУ ждут его выхода. Не раз об этом говорилось в дипломатических нотах и протестах, но всегда безрезультатно. Способы шпионажа только совершенствовались. Любопытно, с какой целью? Ответ прост: надо было получать сведения, знать, что происходит в иностранных представительствах, чтобы потом дискредитировать то или иное лицо. ГПУ шло дальше. Фабриковались вымышленные «дела» о контрабанде, шпионаже, несанкционированных советским правительством покупках, предосудительных отношениях и знакомствах.

Агент ГПУ в роли секретаря миссии

Приведу весьма характерный, хотя и непреложный факт. 15 сентября 1924 года курьер доложил, что меня хочет видеть по очень важному делу какой-то советский гражданин и он чрезвычайно взволнован. Я никогда не принадлежал к тем дипломатам и вообще официальным лицам, которые часто, ради пущей важности, не принимают простых смертных или заставляют их ждать часами. Потому просил швейцара провести ко мне взволнованного посетителя.

Мне представился гражданин Кащенко, квалифицированный рабочий в кожаной куртке, возбужденно рассказывая о своей беде:

– Я рабочий, но у меня довольно хорошая небольшая квартира. Есть и две хорошие картины. Вчера ваш секретарь Михельсон их купил для вас. Так он сказал. Денег у него при себе не было, и он предложил поехать в латвийскую миссию, отвезти картину и получить деньги.

Моя жена согласилась, с ней поехала и ее сестра Фениченко. С тех пор они бесследно исчезли.

Я тут же приказал привести Михельсона, показал его гражданину Кащенко:

– Это он купил картину?

– Нет, совсем другой.

– Другого у нас нет, это провокация.

Мне сразу стало ясно: это дело рук ГПУ. Это понял и Кащенко. Я его подробно расспросил обо всем. Оказалось, какой-то их дальний знакомый предложил ему продать обе картины секретарю латвийской миссии для самого посланника. Автомобиль, на котором приехал тот знакомый с мнимым секретарем, имел латвийский флажок. Кроме того, «секретарь» позвонил в миссию, словом, не могло быть никаких сомнений в том, что картины покупает латвийский посланник через Михельсона.

Я сразу понял, Кащенко явился необходимой жертвой, провоцировали и желали скомпрометировать меня. Воображение нарисовало всю картину советского суда, где в качестве обвиняемого фигурирует гражданин Кащенко по делу о незаконном сбыте картин. Но суровый во всех других случаях прокурор находит смягчающее вину обстоятельство в том, что наивного, доверчивого гражданина ввел в заблуждение латвийский посланник. Конечно, открылся бы широкий простор для резких выпадов против всего капиталистического строя и «подрывной работы», которую ведут буржуи в борьбе с единственной в мире пролетарской страной СССР. Этот план был расстроен неосторожным и совсем непредвиденным шагом Кащенко. Провокаторы не ожидали, что он обратится в латвийскую миссию. Я был чрезвычайно рад, благодарен и очень сочувствовал ему.