Мемуары на руинах - [89]

Пора было улетать. Но самолёт был в два часа ночи. Время до самолёта пришлось провести в посольстве. Там делегацию разъединили, и Маруся оказалась в обществе двух высоченных мужиков, которые представились: «Ну, я, это ИТАРТАСС, а он, значит, – "Новости", но, на самом деле: Военная разведка и Безопасность». Врали они, правду ли говорили, да и о чём говорили, Маруся не знала. Целью этих защитников Родины было – напоить Марусю и напиться самим. В какой-то момент один из них на Марусю упал, пролив на её голову полный стакан виски. Как посадили в самолёт, Маруся не знала, проснулась только после Ташкента, подняв голову со скомканной замшевой, от Кардена курточки Янковского. «Так хорошо держалась, и так сломалась», – сказал он. Самое обидное, что в посольстве осталась огромная пачка подборки фотографий по всему путешествию, никто их не переслал Марусе, как она не просила. Пропали и визитки всех значительных людей, щедро их раздававших. Не осталось ничего, кроме памяти, но, видно, Маруся не знала, по какой грани ходила и в какую игру, в действительности играла.

И, тем не менее, это, конечно же, был главный праздник жизни, пик, после которого всё, естественно, должно катиться вниз, что и случилось.

Олег Иванович, из которого посмертно стали лепить образ аристократа и интеллигента, для Маруси не был ни интеллектуалом, ни образцом поведения. Для неё он остался хулиганом и сибаритом, жадно поглощающим всё, что предлагает жизнь. А жизнь предлагала ему, своему избранному дитяти, так много! Он был необыкновенно одарён, прежде всего, поразительным обаянием. Казалось, ему и играть-то ничего не надо: просто сощурить свой хитрый глаз. Конечно, Маруся на всю жизнь попала под власть его обаяния, и долгие годы снился ещё ей этот потерянный праздник, и она просыпалась в тоске.

Реальность обрушилась на Марусю в праздник Старого Нового года, который она решила отметить с коллегами в ВТО. К ней неожиданно подошла моложавая красавица и сочувственно произнесла: «Я вас узнала, видела вас в фильме с Товстоноговым, жалко вас, девочка!»

??????

«А, вы не знаете, я – мама Максима Леонидова!»

«Такая молодая?» – ляпнула Маруся, которая никогда не знала, кто с кем живёт, кто кому мать, а кому – мачеха.

«Да, Макс сказал, что вашу роль будет играть Фрейндлих».

Кино, снятое в рапиде: Маруся, ещё не осознавшая уровня своего падения, медленно отходит от Принесшей недобрую весть, встречается глазами с тем, кого считала другом, и тот со странной интонацией то ли сочувствия, то ли злорадства произносит: «Ну что, пролетела в БДТ?»

Вербин, чем тебе-то я насолила? Перед глазами тотчас же встал весь прожитый в борьбе за существование год, а дальше что – панель, ведь я умею быть только актрисой! Топиться! В Фонтанку!

Но инстинкт не позволил пойти на крайние меры, Маруся, как обычно, выбрала путь наименьшего сопротивления: забыться и уснуть. Добежала до улицы Рылеева, где в бывшей бабушкиной комнате, ставшей квартирой после капремонта жила тётя Муза. Разбудила бедную тётушку, которая, ни слова лишнего не произнеся, поднесла Марусе стакан чистейшего самогона. Маруся вырубилась.

На следующий день в тётиной квартире раздался звонок: Товстоногов требует Марусю. (Как, каким образом режуправление выискало этот адрес, тайное Марусино прибежище, для неё это до сих пор – загадка. Маруся посмотрела на себя в зеркало: глаз не было, только заплывшие щёлки, которые не раскрасить никаким гримом.

«Я сейчас не могу!»

«Нужно сейчас!»

Маруся вошла в кабинет. Г. А. всех выгнал, сел на диван, указал Марусе место рядом.

«Простите, Георгий Александрович, мне только вчера сказали, я всю ночь плакала…»

«И выпили?»

«И выпила…»

«Мы сейчас выпустим спектакль с Фрейндлих, а потом выпустим другой спектакль с вами. Вы ведь другая?»

«Я – другая».

«Ну вот, будет два разных спектакля».

«Георгий Александрович! Вы ведь меня не знаете. Можно, я покажу вам свой моноспектакль?»

Товстоногов согласился и назначил дату показа.

В день показа в легендарном репетиционном зале были Г. А., кто-то ещё, и почему-то Андрюша Толубеев.

Без музыки, без театральных эффектов, Маруся была как голая, но это уже было привычно.

Потом только ей рассказали, что мэтр, довольно быстро поняв, останавливает «самодеятельность», дорожа своим, принадлежащим вечности, временем. А тут, мало того, что выдержал всё до конца, но и привычную сигарету не раскуривал, опасаясь помешать актрисе звуком зажигалки.

«Вы добились того, чего хотели: у меня такой актрисы нет. Если бы я сейчас ставил «Три сестры», я был бы спокоен, что у меня есть Маша. Ваш спектакль надо играть на Малой сцене, только нужно найти к нему вторую часть».

Вот так. С роли Марусю никто не снял, надо было присутствовать на всех репетициях и ждать, когда начнут делать другой спектакль. С ней.

Это было тяжёлым испытанием. Маруся была уверена, что чувствует автора. Его героини – его альтер эго: неуверенные в себе, уязвимые, оторванные от реальности, но убеждённые в истинности чувств и отстаивающие эту истинность.

«О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги!

О, как ты бьёшься на пороге

Как бы двойного бытия!» – Эпиграф к пьесе.