Мемуары на руинах - [107]

Шрифт
Интервал


ДОКТОР:– Может, вы сами их искали?

– Может быть. Но куды ж было крестьянину податься? Душевный контакт, необходимый каждому, устанавливался в ближайшем окружении, а оно всё было пьющее: – соседи, которые помогали, когда болел Хайсен, одинокие тётки, с которыми вместе гуляли с собаками, вместе ездили за город, к которым всегда можно было придти и поплакаться. У Пяти углов жил Путя, в том же доме – Варя. Сводная сестра, дочь последней папиной жены… повторяюсь: все алкоголики, с которыми Маруся общалась, были душевно щедрыми, не способными на продвижение по карьерной лестнице мечтателями, все они не стремились к высоким целям, поэтому с ними только Маруся и чувствовала себя комфортно…

– Знаете, что мне пришло в голову?

– ???

– Маруся чувствовала себя комфортно, потому что на их фоне не чувствовала себя лузером!

Доктор:– Наконец-то!

– Да-да! Для них Маруся всё ещё была той, с экрана, из «Соломенной шляпки!»

Однажды пошла сдавать пустые бутылки, и вдруг услышала из глубины заплесневелого подвала: – Это не вы снимались в фильме «Перегон»? Я вам так поверил!

Так в Марусиной жизни появился друг на долгие годы: Боря Илишаев, тат из Дербента. Он, токарь высшего разряда, вынужден был уйти из развалившегося, как большинство крупных предприятий тогда, ЛОМО, диаспора поддержала и взяла на работу в магазин от завода «Дагвино» с перспективой повышения.

Он, конечно, хотел Марусе только добра, и именно поэтому, в подвале между ящиками с бутылками её всегда ожидал хороший коньяк и закуска.

И Маруся не имела воли отказываться от таких близких соблазнов, от общества, в котором верили, что она всё ещё талантлива, всё ещё на то-то способна, во всяком случае, как говорил Боря: «Уже оставила свой след в истории, на экране…»

Никто из тех моих друзей не перешагнул через чью-то жизнь, расчищая пространство ради собственного места под солнцем. А в театре…

Когда ослабела верховная власть, началась вакханалия. Любимый лозунг Корогодского «Кто палку взял, тот и капрал!» приобрёл зловещее с оттенком каннибализма значение.

Круче всего обошлись с артисткой Наташей. Назначенная в паре с артисткой Леной на роль в «Дворянском гнезде» она, уже знаменитая (её портретами был увешан общественный транспорт города, она стала увековеченной Еленой Андреевной в телевизионной версии «Дяди Вани»), была абсолютно уверена в себе, она говорила: «Юбку надеть, ресницы наклеить, – и всё!»

Но к премьере вдруг выяснилось, что её костюм не готов, и премьеру в спектакле однокурсника бывшего мужа артистки Лены будет играть именно артистка Лена. (Там романс надо было петь. Лучше бы этого не слышать!)

Артистка Наташа сложила два и два, возмутилась и написала худруку гневное письмо, в котором заявила, что не желает работать в театре, где происходят такие недостойные (дальше всё было названо своими именами) вещи.

Она не ожидала, что её заявление с лёгкостью будет подписано, а пути назад уже не будет.

ДНЕВНИК

Очередной юбилей театра. Памятная фотография труппы. Мне опять показали моё место – в последнем ряду. Унизили и как женщину, заставив встать за рядом сидящих мужчин.

С трудом привела себя в порядок к вечеру и уж оттянулась!

Роскошный ужин в «Невском», виски и водка – рекой.

Потрясающие скетчи Карцева, Хазанова и нашего Жени Чудакова.

Доронина, приглашённая на юбилей, устроила скандал: Как только Хазанов начинал говорить, она вставала и громко начинала кого-нибудь приветствовать, и так несколько раз! Говорят, она пыталась сорвать его выступление по политическим мотивам. Хазанов точно и зло пародировал Жириновского, а она – среди его сторонников.

Я пошла танцевать одна, прибежали фотографы, – видимо, это было эффектно. Танцевала до упаду.

Может, наконец, принять своё одиночество и ничего не желать, кроме работы, работы и работы?

Утром позвонил З. Я. Он поставил вопрос ребром: «Зачем обслуживать чужих, если можно быть со своими».

Надо выбирать.


ДОКТОР:– Снова Корогодский?

– Да! Я так сумбурно рассказываю, потому что всё происходит одновременно, всё сплавлено: быт, профессия, любовь… Просто я не писатель, чтобы это правильно донести, я – рассказчик одной жизни.

Однажды на Фонтанке лицом к лицу столкнулась с учителем.

«Ну, как дела?» (Не выдавая сарказма, хотя Марусе уже давно передали его слова: «У нас была бы первым номером, а там – пропадёт!») – «Да вот, сенбернара завела!»

«Дура! Лучше бы завела мужа. Мужа выгнать можно, а собаку – нельзя!»

Пришла преподавателем. Постоянно переезжали. Учитель сам создавал себе рабочее место, но, поскольку «центр Семья» дохода не приносил, отовсюду, в конечном счёте, выселяли.

Начиналось всё в незабвенном ДК Первой Пятилетки, там преподавали Хочинский с Шурановой, но, кажется, недолго. Потом была 8-я линия Васильевского острова, потом – Рижский проспект… Уже боюсь перепутать…

С Лёшей Потёмкиным вдвоём, практически, вели первый курс, это было «сливочное масло», по выражению учителя, самый плодотворный момент.

Но дальше начались пробуксовки. И набор без конкурса, а значит – не все способные, и, главное – цели! Целью не было создание театра, вот радостно кто-то творчески развивается, – и слава Богу! Вот праздники, вот прибаутки, вот уровень первого курса, а дальше – не надо! Кто-то метко назвал Театр Поколений – Театром Поздравлений.


Рекомендуем почитать
Записки из Японии

Эта книга о Японии, о жизни Анны Варги в этой удивительной стране, о таком непохожем ни на что другое мире. «Очень хотелось передать все оттенки многогранного мира, который открылся мне с приездом в Японию, – делится с читателями автор. – Средневековая японская литература была знаменита так называемым жанром дзуйхицу (по-японски, «вслед за кистью»). Он особенно полюбился мне в годы студенчества, так что книга о Японии будет чем-то похожим. Это книга мира, моего маленького мира, который начинается в Японии.


Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.


Картинки на бегу

Бежин луг. – 1997. – № 4. – С. 37–45.


Валентин Фалин глазами жены и друзей

Валентин Михайлович Фалин не просто высокопоставленный функционер, он символ того самого ценного, что было у нас в советскую эпоху. Великий политик и дипломат, профессиональный аналитик, историк, знаток искусства, он излагал свою позицию одинаково прямо в любой аудитории – и в СМИ, и начальству, и в научном сообществе. Не юлил, не прятался за чужие спины, не менял своей позиции подобно флюгеру. Про таких как он говорят: «ушла эпоха». Но это не совсем так. Он был и остается в памяти людей той самой эпохой!


Встречи и воспоминания: из литературного и военного мира. Тени прошлого

В книгу вошли воспоминания и исторические сочинения, составленные писателем, драматургом, очеркистом, поэтом и переводчиком Иваном Николаевичем Захарьиным, основанные на архивных данных и личных воспоминаниях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Серафим Саровский

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.