Мемуары Муми-папы - [5]
В этом необычайном расположении духа я пребывал до самого вечера. Я был до того занят собой, до того полон ощущением свободы, что наступление сумерек нисколько не встревожило меня. Напевая песню собственного сочинения с исключительно громкими словами (которые я, к сожалению, забыл), я побрёл прямо в ночь.
Ветер с незнакомым приятным запахом овевал меня, наполнял ожиданием. Тогда ещё я не знал, что это был запах леса, аромат мха, папоротника и множества больших деревьев. Почувствовав усталость, я свернулся калачиком прямо на земле и подоткнул свои озябшие лапы под живот. Пожалуй, я всё же не стану основывать приют для найдёнышей. Ведь их находят не так уж часто. Некоторое время я лежал, размышляя над тем, что лучше: стать искателем приключений или знаменитостью. В конце концов я решил стать знаменитым искателем приключений. И прямо перед тем как заснуть, я подумал: завтра же утром!
Проснувшись, я увидел над собой новый, совершенно зелёный мир. Понятно, я крайне удивился, ведь никогда прежде я не видел деревьев. Они были умопомрачительно высокие; прямые, как копья, возносили они вверх свои зелёные кроны. Их листья слегка колыхались, блистая на солнце, и птицы сновали в листве, издавая радостные крики. Я постоял немножко на голове, чтобы прийти в себя, а затем воскликнул:
— Доброе утро! Чьё это прекрасное место? Уж наверняка здесь нет Хемульши?
— Нам некогда! Мы любимся! — прокричали птицы и стремглав упорхнули в гущу листвы.
Тогда я пошёл прямо в лес. Мох был тёплый и мягкий-премягкий, а вот под папоротниками лежали глубокие тени. Множество не виданных мною прежде ползучих и летучих букашек сновали вокруг, но, разумеется, они были слишком маленькими, чтобы заговаривать с ними. Наконец мне повстречалась пожилая ежиха, она сидела сама по себе и полировала скорлупу ореха.
— Доброе утро! — сказал я. — Я одинокий беглец, родившийся под совершенно особенным расположением звёзд.
— Вот как? — откликнулась ежиха без особого энтузиазма. — Я работаю. Вот это будет миска для простокваши.
— Да-а? — сказал я и только теперь почувствовал, что хочу есть. — Чьё это прекрасное место?
— Ничьё! Всех! — сказала ежиха, пожимая плечами.
— И моё тоже? — спросил я.
— По мне, так пожалуйста, — пробормотала она, не переставая полировать ореховую скорлупу.
— А вы вполне уверены, что это место не принадлежит какой-нибудь Хемульше? — с беспокойством допытывался я.
— Кому-кому? — переспросила ежиха.
Подумать только, какая счастливица! Она никогда в жизни не видела Хемульши!
— У Хемульши ужасно большие ноги и никакого чувства юмора, — пояснил я. — У неё нос торчком, который легко расквасить, а волосы растут пучками, как попало. Хемульша не делает ничего ради удовольствия, а только то, что следует, и…
— Ах, бедненький! — воскликнула ежиха и, пятясь задом, скрылась в зарослях папоротника.
Ладно, подумал я, малость задетый за живое (мне хотелось ещё больше рассказать о Хемульше). Это ничейное место, оно принадлежит всем, а значит, и мне. Что же мне теперь делать?
Осенило меня, как это всегда со мною бывает, совершенно внезапно. В голове у меня как шумнёт: «Шурум-бурум!» — и всё станет ясно. Если есть Муми-тролль и если есть Место, то, вне всякого сомнения, будет и Дом. Ведь это прямо-таки восхитительная мысль: дом, который построил я сам! Дом, который принадлежит мне! Там, чуть подальше, я нашёл речку и зелёную прогалину в лесу, самую подходящую и уютную для муми-тролля. На излучинах речки тут и там были маленькие песчаные пляжи.
Я взял прутик и стал рисовать свой дом на песке. Я не испытывал ни малейших колебаний, я знал точно, как должен выглядеть Муми-дом. Он должен быть высокий и узкий, уснащён множеством балкончиков, лесенок и башенок. На верхнем этаже я устрою три маленькие комнатки, чулан для всякой всячины, а нижний целиком отведу под просторную, шикарную гостиную. Перед гостиной сооружу веранду со стеклянными стенами, на ней буду сидеть в кресле-качалке и любоваться речкой, под лапой у меня будет огромный стакан фруктового сока и длиннющий ряд бутербродов. Перила веранды украсит узор из сосновых шишек. Островерхую крышу я украшу красивой шишкой в виде луковицы и, придёт время, позолочу её. Я долго размышлял над тем, какой будет дверца изразцовой печки в национальном духе — пережитке той эпохи, когда все муми-тролли жили за изразцовыми печками (то есть до того, как было изобретено центральное отопление).
В конце концов я решил отказаться от латунной дверцы, зато сложить большую изразцовую печь в гостиной.
В остальном во всём доме будет царить ясно выраженный дух изразцовой печи.
Я был прямо-таки зачарован невероятной быстротой, с какой воздвигался мой прекрасный дом. Должно быть, я унаследовал её от своих родителей вместе с жаром рассудительности и самокритичности. Но поскольку хвалить собственную работу нескромно, я дал вам лишь простое описание результата.
Тут я вдруг почувствовал, что озяб. Тени из-под папоротников простёрлись надо всем лесом, наступал вечер.
Я до того устал и проголодался, что у меня голова шла кругом, и я не мог придумать ничего иного, кроме как пойти и попросить миску простокваши у ежихи. А ещё, быть может, у неё найдётся золотая краска для шишки на крышу Муми-дома… На усталых окоченелых ногах я пошёл обратно через вечереющий лес.
