Мемуары Муми-папы - [35]
Мало-помалу наступила пора великих штормов.
Дом Мимлы сдуло, и её дочь простудилась от спанья под открытым небом. Дождь заливал и банку Зверка-Шнырка. Только у меня был настоящий дом с изразцовой печкой. Что делать? Естественно, прошло немного времени, и все переселились ко мне. И чем больше штурманская рубка обретала обжитой семейный вид, тем острее ощущал я своё одиночество.
Не могу со всей силой не подчеркнуть опасность, когда кто-либо из ваших друзей возьмёт да женится или возьмёт да станет придворным изобретателем. Вот ты являешься членом Нелегальной Колонии, окружён искателями приключений, готовыми пуститься в путь, как только им взгрустнётся, и у тебя обширный выбор — вся карта мира…
…И вдруг всё это их уже не интересует. Они хотят сидеть в тепле. Они боятся дождя. Они начинают собирать всякие большие вещи, которые нельзя упаковать, и болтают о пустяках. Им слабо внезапно решиться и переиначить свою жизнь. Прежде они ставили паруса, а теперь кропают этажерки для фарфора. О, можно ли без слёз говорить о подобных вещах!
Хуже всего было то, что и я заразился общим настроением, и чем уютнее я себя чувствовал у изразцовой печи, тем труднее мне было оставаться свободным и отважным, как орлан. Дорогие читатели, поймёте ли вы меня? Я жил на воле, и всё же словно взаперти и в конце концов стал совершенное ничто, тогда как ветер и дождь не переставали бушевать снаружи. В один совершенно особенный вечер, к рассказу о котором я сейчас приступаю, стояла ужасная непогода. Крыша дома потрескивала и поскрипывала, время от времени штормовой зюйд-вест забрасывал в дымовую трубу водяную пыль, а дождь шебаршил по веранде, словно чьи-то маленькие быстрые ноги (я перестроил капитанский мостик под веранду и выточил балюстраду в виде сосновых шишек).
— Мама! Ты не почитаешь нам вслух? — спросили детишки Мимлы из своих кроватей.
— Конечно, почитаю, — ответила Мимла. — На чём мы остановились?
— Полицейский инспектор… Твиггс… подкрался… тихонько… поближе! — закричали ребята.
— Хорошо, — сказала Мимла. — Полицейский инспектор Твиггс подкрался тихонько поближе. Уж не дуло ли револьвера блеснуло вон там? В холодной как лёд решимости он скользил дальше на ногах разящего закона, остановился, потом заскользил дальше…
Я краем уха слушал детектив, который Мимла читала вот уже который раз.
— Ничего себе история, — сказало привидение. Оно расшивало (скрещенные кости на чёрной фланели) мешочек для хранения деревянных палочек, на которых носили пластиковые сумки, и посматривало вполглаза на часы.
Зверок-Шнырок сидел перед огнём в обнимку со Зверком-Соуском. Супротивка раскладывал пасьянс. Фредриксон лежал на животе и рассматривал картинки в «Путешествии по Океану». Всё выглядело так спокойно, так уютно — чисто домашняя семейная жизнь, и чем дольше наблюдал я эту сцену, тем беспокойнее становилось у меня на сердце. Я сидел как на иголках.
Время от времени морская пена лизала чёрные, дребезжащие окна.
— Каково-то тем, кто на море в такую ночь, — погружённый в свои мысли, заметил я.
— Восемь по Бофору. Если не больше, — вставил Фредриксон, рассматривая волны в своей книжке с картинками.
— Выйду посмотрю погоду, — пробормотал я и проскользнул в дверь с подветренной стороны. С минуту я простоял неподвижно, прислушиваясь.
Угрожающий грохот прибоя наполнял тьму вокруг меня. Став лицом к морю, я потянул носом воздух, прижал к голове уши и перешёл на наветренную сторону.
Буря с рёвом набросилась на меня, и я зажмурился, чтобы не видеть то невыразимо ужасное, что может быть и происходить на море в штормовую осеннюю ночь. О такой жути и помыслить-то страшно…
Впрочем, это был один из тех редких моментов, когда я вообще не думал. Я знал лишь одно: сейчас я должен спуститься вниз к пляжу, несмотря на шипящий прибой. Во мне проснулось какое-то таинственное Предчувствие, которое и в моей последующей жизни приводило к поистине удивительным результатам.
Из ночных туч проглянула луна, сырой песок засверкал, как металл. Волны с грохотом накатывали на берег, они, словно выстроившиеся в ряд белые драконы, вставшие на дыбы с растопыренными когтями, обрушивались на пляж, с шипением откатывались во мрак и возвращались вновь.
Воспоминания прямо-таки ошеломляют меня!
Вцепившись в доску, она приближалась на волнах прибоя к берегу, влетала, словно мячик, в залив, затем её снова относило в море.
Я бросился прямо в прибойную волну и крикнул во всё горло:
— Я тут!
Она опять возвращалась. Она бросила доску и плыла, как на парусах, колыхаясь вверх и вниз, воздевая ноги к небу. Не успел я и глазом моргнуть, как увидел надвигающуюся на меня чёрную стену воды. Я схватил в охапку потерпевшую кораблекрушение, и в следующую секунду мы беспомощно закружились в кипящих волнах прибоя.
Со сверхъестественной силой я вогнал ноги в песок и стал твёрдо, крепко-крепко, затем с трудом начал выбираться на сушу, меж тем как волны жадно хватали меня за хвост. Я спотыкался, делал неимоверные усилия, боролся — и наконец положил мою прекрасную ношу на песок, где её уже не могло настигнуть дикое жестокое море. Ах, это было совсем не то что спасать тётку той Хемульши! Я — именно я — спас муми-тролля, такого же, как я сам, только ещё более красивого — маленькую женскую особь рода муми-троллей.
