Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [79]

Постоянный совет не имел ни силы, ни власти противиться воле Игельстрома. Лишь два-три его члена осмелились высказать какие-то возражения, но затем большинством было принято решение обратиться к начальнику военного департамента с распоряжением произвести сокращение армии в соответствии с планом, переданным посланником, и затем разослать приказы на этот счет командирам тех корпусов, которые должны были подвергнуться расформированию.

Мадалинский был первым, кто поднял флаг восстания. Он со своей бригадой стоял в Пултуске, в восьми лье[32] от Варшавы, и получил приказ распустить корпус, которым командовал. Вместо того чтобы выполнить этот приказ, он объявил, что его корпус уже два месяца не получает жалования и что он не рискует приступить к его сокращению, пока его солдаты не получат жалования. После такого ответа, который был лишь предлогом, чтобы выиграть время, он отправился маршем на Краков с намерением соединиться с Костюшко.

Проходя через Млаву, он послал отряд в Зольдау, чтобы захватить казну, принадлежавшую прусскому командованию, и там оставил расписку от имени казны Речи Посполитой. Оттуда он направился в Серпск – это было 15 марта – и там взял в плен нескольких прусских офицеров. Затем он пересек Вислу в районе Вышгорода, прошел вдоль границ южной Пруссии и перешел их, чтобы пройти через Сохачев и Раву до Ново-Място, – он дошел туда, не встретив никакого сопротивления.

Генерал Игельстром при первом же известии об отважном предприятии Мадалинского обратился к Постоянному совету с требованием, чтобы тот отправил в преследование за ним польский корпус: следовало заковать в цепи и привезти в Варшаву этого офицера-бунтовщика, который воспротивился приказам командования. В ответ ему возразили, что этот польский корпус первым же и присоединится к так называемому бунтовщику. В результате Игельстром отправил русского бригадного генерала Багреева и майора Нечаева с несколькими эскадронами кавалерии и батальоном инфантерии, чтобы пресечь и остановить марш бригады Мадалинского, которая угодила бы между двух огней, если бы приказ Игельстрома был выполнен быстрее, чем Мадалинский успел проложить себе путь.

Мадалинского потом упрекали в том, что он не воспользовался отсутствием прусских войск на границе, чтобы продвинуться дальше в недавно занятые области Польши. Возможно, если бы он воспользовался тем страхом, который он навел на пограничников и новоназначенных прусских чиновников, бежавших при его приближении, он мог бы произвести серьезное вторжение в эти недавно захваченные области, где население дышало ненавистью и местью против пруссаков и хранило бесконечную преданность родине, от которой их отторгли.

Можно предположить, что его ресурсы и силы могли бы быть значительно увеличены, прежде чем прусские войска, размещенные в Силезии и маркграфстве Бранденбург, успели продвинуться и вынудили его отступить. Я не знаю, каким мог бы быть результат в данном случае, но достоверно то, что несколько месяцев спустя те же «новые» прусские подданные, без всякой помощи со стороны регулярной армии, дали самые убедительные доказательства своей храбрости и патриотизма: поддержали восстание согласованными действиями в тылу прусской армии и тем вынудили короля, командовавшего ею, снять осаду Варшавы.

Возможно, Мадалинский действовал так по полученному им приказу соединиться с Костюшко, потому что он не воспользовался своим преимуществом и отправился на Краков. Как бы то ни было, он благополучно прибыл со своей бригадой, усиленной многими новыми рекрутами, в Сандомирское воеводство и там 25 марта встретился около Пинхова с генерал-лейтенантом Лыкошиным, который покидал Краков с российским корпусом в пятьсот человек. Мадалинский уклонился от битвы, а на марше этого российского корпуса к Опатову с ним столкнулась бригада Валевского. Сам же Мадалинский постарался пробиться через другие российские корпуса, загораживавшие ему путь, и двинулся к Кракову.

Костюшко, по возвращении из Италии в Дрезден, получил известия о первых передвижениях Мадалинского и без колебаний немедленно отправился в Краков. Российский корпус в пятьсот человек только что покинул город. Четыре сотни поляков по главе с Водзицким встретили Костюшко с беспримерным энтузиазмом, который был разделен всеми жителями окрестностей, сбежавшимися приветствовать своего освободителя.

24 марта 1794 года он был провозглашен генералиссимусом армии, и все, кто был в Кракове, принесли ему присягу. Со своей стороны, Костюшко принес клятву верности нации и приступил к выполнению своего долга.

Специальный Акт Краковского восстания доверил Костюшко осуществление диктатуры, действие которой должно было прекратиться лишь с освобождением Польши. Одновременно был учрежден Национальный совет, выбор членов которого был доверен верховному руководителю.

Генералиссимус направил обращения к армии и населению, издал универсалы, чтобы объединить дворян и буржуа, учредил комитет воеводства, восстановил буржуазию в правах гражданства, назначил коменданта Кракова и через шесть дней покинул город, чтобы соединиться с корпусом Мадалинского, которого преследовали семь сотен русских под командованием Денисова и Тормасова.