Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [59]

Составлено в Гродно, 19 июня 1793 года.

Подписал Сиверс».

Трудно представить себе то впечатление, которое произвела на меня эта записка, – я никак не мог ожидать подобного после того разговора, который я имел с послом в Варшаве.

Ничего ему не отвечая, я тут же написал маршалку сейма, графу Белинскому. В записке содержалось только следующее: «Господин маршалок, я посылаю вам сообщение, которое только что получил. Я не могу и не должен отзывать проект, который я предложил сейму. Вам решать, что следует предпринять в этом случае, опираясь на законы, предписанные Вашим постом».

На следующий день я отправился к послу и, не входя ни в какие объяснения по поводу полученной от него записки, заявил ему, что мое здоровье нуждается в поправке и потому я полагаю нужным удалиться на некоторое время в свою деревню в окрестностях Варшавы. Серьезных возражений я от него не услышал, но вынужден был обещать ему, что вернусь в Гродно, как только мне позволит здоровье, затем немедленно уехал со всей своей семьей.

Продолжу свои дневниковые записи о том, что касается лично меня, и расскажу о том, что было после моего возвращения в Гродно, через несколько недель, а пока продолжу повествование о ходе работы сейма.

Глава VII

В мое отсутствие ассамблея сейма, находясь под давлением и угрозами, оказалась в большом затруднении. Ее участники не могли более откладывать назначение комиссии для переговоров с российским послом, но надеялись, что смогут избежать необходимости уточнять вопрос, по которому посол требовал назначения депутатов. Ограничились тем, что дали им инструкции, которые не могли скомпрометировать ассамблею.

Им поручали лишь вступить в переговоры по заключению договора об альянсе между Польской Речью Посполитой и Россией, который имел бы под собой прочные и незыблемые основания, обеспечил бы двум договаривающимся сторонам взаимные выгоды и взаимно гарантировал бы им независимость и неприкосновенность их владений. Комиссии не позволялось обсуждать никакой другой предмет, и все ее члены обязаны были принести клятву «sub fide, honore et conscientia»[21] строго соблюдать эти инструкции и добавить, что они не получали и никогда не получат от кого бы то ни было никакого предложения или обещания.

Итак, король и ассамблея сейма имели достаточно смелости, чтобы явно отклонить предложение российского посла, давая депутатам инструкции, которые никоим образом не отвечали его намерениям и ожиданиям. Так почему тот же король не последовал данному ему совету – при самом открытии сейма сплотить всех в единодушном решении не обсуждать никакой вопрос, касающийся свободы, независимости и гражданских прав поляков, так же как и неделимости их родины?..

Я повторяю снова, так как не могу отделаться от этой мысли, что эта решительная мера, возможно, не смогла бы переменить решение русского двора и предотвратить раздел Польши, но она защитила бы польскую нацию от того унижения, которым ее покрыли, а короля и членов сейма – от упреков современников и от обвинений потомков.

Сиверс, обманутый в своих ожиданиях, удивленный этим сопротивлением и раздосадованный тем, что не имеет достаточного влияния на сейм, чтобы дать депутатам те инструкции, которые нужны ему, разразился выпадами против всей ассамблеи. Перемежая лесть угрозами, он приказал казначею Короны не выплачивать более королю суммы, назначаемые ему из казны. Раздражение посла еще более усилилось, когда многие члены сейма тут же объединились, чтобы предложить королю пятьсот тысяч польских флоринов из собственных средств, которые он, однако, не согласился принять.

Обозленный Сиверс дал волю своему гневу и наложил секвестр на собственность многих членов сейма и, среди прочих, на великих маршалков Короны и Литвы за то, что заседания сейма не проводились при закрытых дверях, как он того требовал.

Несколько дней спустя он приказал арестовать нескольких нунциев в их собственных домах, но эта насильственная мера не произвела того впечатления, на которое он рассчитывал, так как все остальные члены сейма отказались отправиться на заседание и принимать участие в дальнейших обсуждениях. Они заявили, что сейм не является свободным и после таких насильственных мер заседаний не будет до тех пор, пока арестованные нунции не будут отпущены на свободу.

Более того, они составили акт, которым принесли торжественное обещание считать работу сейма прерванной при первом же допущенном аресте. Они также выразили манифестом протест против давления, оказываемого иностранными государствами на представителей свободной и независимой нации без уважения к их священным правам.

Сейм распорядился, чтобы этот манифест был включен во все акты, чтобы его передали всем иностранным дворам и чтобы его официально вручили, через канцлеров, послу Сиверсу. Однако некоторые противники нашли способ помешать включению манифеста в акты и довели его до сведения Сиверса полностью. Тот, вероятно, прочел манифест частным образом, но канцлеры сообщили его и официально, так что послу пришлось раскаяться в крайних мерах, которые он применил. Его сожаления были тем более искренними, что, при его увлекающемся и вспыльчивом характере, он не был, в сущности, злым.