Мемуары - [5]
— А в чем состояло завещание отцов ваших?
— Да разве вы не знаете, — заметил князь Мисостов.
— Право, не знаю, — сказал я.
— О, это очень интересно, слушайте: «Царь-Женщина (Екатерина II) потребовала от кабардинцев дозволить русским проложить почтовый тракт от Екатериноградской станицы до Владикавказа, по левому берегу Терека. Кабарда, поняв шайтанские цели, поспешила отправить двух князей Атажукина и Беслана Хамурзина просить не строить на кабардинской земле крепостей и станиц. Царь-Женщина, легко убедивши наших депутатов, что кроме голой дороги и почтовых станций, и то только как раз по левому берегу реки Терек, ничего строить не будет, взяла от них слово постараться согласить на это кабардинцев. Князья, получивши от нее богатые подарки, возврати лись в Кабарду, начали, согласно своему обещанию, убеждать кабардинцев, что от одной дороги им не предстоит никакой опасности, Когда же они сильно настаивали, то народный кадий Шаугонон, посоветовавшись с некоторыми из князей, обратился к народному съезду со следующей речью: „Одного шута товарищи посадили на молодую невыезженную лошадь и когда конь начал сильно брыкаться, то товарищи, опасаясь за шута, начали ему предупредительно кричать, чтобы он поскорее, но ловко сам себя сбросил“. На это шут им ответил: „Зачем мне трудиться, когда конь сам это сделает“. Точно так же, если мы будем поддаваться русских заманчивым соблазнам, то нечего говорить — дух корысти сам подчинит Кабарду произволу русских. От чего сохрани вас Бог».
Хотя речь кадия в собрании была встречена близкими род ственниками депутатов с большим негодованием, но, несмотря на это, депутат князь Хамурзин с почтительным смирением обратился к народному съезду так: — Не согласиться со сказанным кадием значило бы отрицать истину того, что за хвостом этих подарков скрываются таинственные и коварные против нас замыслы русских. Но, к несчастью, дело в том, что если бы те князья, со слов которых кадий сказал очень умную и нравственную речь, сами получили бы от какого-нибудь простого генерала подарки, ценностью далеко ниже тех, которые мы получили из рук Царя-Женщины, то речь кадия была бы совсем другого содержания. Впрочем, мы не можем дать право злословию и быть дурным примером в народе, потому отказываемся от полученных нами подарков и просим вас отдать их тому, кто им завидует, или тому, кто в них нуждается… Мы же получили их на том основании, что кто бы только ни был послан депутатом, получил бы их точно так же, как получили мы.
Когда на это съезд поспешно и единогласно ответил, что подарки принадлежат им, Хамурзин отозвал товарища своего, князя Атажукина, в сторону. Посоветовавшись между собою, они оба взяли подарки свои и пошли на мост; совсем на середине моста князь Хамурзин обратился к народному собранию и начал так:
— Мы, понимая истину, что русские подобными блестящими камнями,[4] чинами, золотом и серебром хотят помрачить навсегда блеск (нур) Кабарды, просим Бога, чтобы отныне навсегда всякий кабардинец отворачивался как от харама[5] от русских подарков и чинов, от которых мы, как от харама, перед нами и перед потомством омываем себя вот этой Баксанкой.
Со словами этими подарки из рук князей полетели в глубину быстротекущего Баксана.
В это время из среды съезда раздались многочисленные громкие голоса: — Афорни! (браво). Вот что значит чистая кровь! Вот что требует намус (честь) и проч.
Затем князь Атажукин так же обратился в собрание со следующими словами:
— С позволения старшего[6] моего я также хочу сказать вам несколько слов в надежде, что вы нас поймете. Мы позволили себе принять подарки потому, что, к несчастью, имели много прошлых примеров. Теперь, если пример, нами доказанный, достигнет своей цели, то мы с Хамурзиным будем гордиться своим поступком. Если же кончится только тем, что на съезде слышим пустые об нас похвальные отзывы, то крайне будем сожалеть, что нам не удалось осуществить пламенное наше желание и что Кабарда уже не то, чем должна быть.
Речь Атажукина с восторгом была принята всеми бывшими в собрании и съезд решил не допускать русских прокладывать дороги, строить крепости и казачьи станицы на кабардинской земле, считать изменниками тех, которые, будучи по делам народа в сношении с русскими, согласятся принять от них чины или подарки и казнить их как врагов народа и, по примеру закубанцев, назначить одного Валия с определенными правами.
Таким образом, Кабарда назвала проклятым (наанатом) того, кто примет от русского начальства и, отказавшись выдавать аманатов, начали враждовать.
На вопрос мой, каким образом закубанские племена, сумели подчинить себя одной власти, князь Мисостов рассказал мне следующее:
— Разноплеменные закубанские племена испытавшие много зла от междуусобной вражды, нашли для блага своего необходимым иметь над всеми ими одного полновластного Валия (владетеля).
В бывшем по этому случаю народном съезде справедливый выбор пал на бесленеевского князя Казбека Канокова, которому все закубанцы в числе более ста тысяч дворов охотно и безусловно себя подчинили.
По рассказам современников князя, он был природою так щедро награжден всеми лучшими качествами человека, что народ видел в нем человека выше обыкновенного.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«– Вчера, – сказала мне она, – вы оставили у меня в руках два портрета моей сестры М. М., венецианки. Я прошу вас оставить их мне в подарок.– Они ваши.– Я благодарна вам за это. Это первая просьба. Второе, что я у вас прошу, это принять мой портрет, который я передам вам завтра.– Это будет, мой дорогой друг, самое ценимое из всех моих сокровищ; но я удивлен, что вы просите об этом как о милости, в то время как это вы делаете мне этим нечто, что я никогда не осмеливался бы вас просить. Как я мог бы заслужить, чтобы вы захотели иметь мой портрет?..».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично.
Отец Бернардо — итальянский священник, который в эпоху перестройки по зову Господа приехал в нашу страну, стоял у истоков семинарии и шесть лет был ее ректором, закончил жизненный путь в 2002 г. в Казахстане. Эта книга — его воспоминания, а также свидетельства людей, лично знавших его по служению в Италии и в России.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.