Мемуары - [5]

— А в чем состояло завещание отцов ваших?

— Да разве вы не знаете, — заметил князь Мисостов.

— Право, не знаю, — сказал я.

— О, это очень интересно, слушайте: «Царь-Женщина (Екатерина II) потребовала от кабардинцев дозволить русским проложить почтовый тракт от Екатериноградской станицы до Владикавказа, по левому берегу Терека. Кабарда, поняв шайтанские цели, поспешила отправить двух князей Атажукина и Беслана Хамурзина просить не строить на кабардинской земле крепостей и станиц. Царь-Женщина, легко убедивши наших депутатов, что кроме голой дороги и почтовых станций, и то только как раз по левому берегу реки Терек, ничего строить не будет, взяла от них слово постараться согласить на это кабардинцев. Князья, получивши от нее богатые подарки, возврати лись в Кабарду, начали, согласно своему обещанию, убеждать кабардинцев, что от одной дороги им не предстоит никакой опасности, Когда же они сильно настаивали, то народный кадий Шаугонон, посоветовавшись с некоторыми из князей, обратился к народному съезду со следующей речью: „Одного шута товарищи посадили на молодую невыезженную лошадь и когда конь начал сильно брыкаться, то товарищи, опасаясь за шута, начали ему предупредительно кричать, чтобы он поскорее, но ловко сам себя сбросил“. На это шут им ответил: „Зачем мне трудиться, когда конь сам это сделает“. Точно так же, если мы будем поддаваться русских заманчивым соблазнам, то нечего говорить — дух корысти сам подчинит Кабарду произволу русских. От чего сохрани вас Бог».

Хотя речь кадия в собрании была встречена близкими род ственниками депутатов с большим негодованием, но, несмотря на это, депутат князь Хамурзин с почтительным смирением обратился к народному съезду так: — Не согласиться со сказанным кадием значило бы отрицать истину того, что за хвостом этих подарков скрываются таинственные и коварные против нас замыслы русских. Но, к несчастью, дело в том, что если бы те князья, со слов которых кадий сказал очень умную и нравственную речь, сами получили бы от какого-нибудь простого генерала подарки, ценностью далеко ниже тех, которые мы получили из рук Царя-Женщины, то речь кадия была бы совсем другого содержания. Впрочем, мы не можем дать право злословию и быть дурным примером в народе, потому отказываемся от полученных нами подарков и просим вас отдать их тому, кто им завидует, или тому, кто в них нуждается… Мы же получили их на том основании, что кто бы только ни был послан депутатом, получил бы их точно так же, как получили мы.

Когда на это съезд поспешно и единогласно ответил, что подарки принадлежат им, Хамурзин отозвал товарища своего, князя Атажукина, в сторону. Посоветовавшись между собою, они оба взяли подарки свои и пошли на мост; совсем на середине моста князь Хамурзин обратился к народному собранию и начал так:

— Мы, понимая истину, что русские подобными блестящими камнями,[4] чинами, золотом и серебром хотят помрачить навсегда блеск (нур) Кабарды, просим Бога, чтобы отныне навсегда всякий кабардинец отворачивался как от харама[5] от русских подарков и чинов, от которых мы, как от харама, перед нами и перед потомством омываем себя вот этой Баксанкой.

Со словами этими подарки из рук князей полетели в глубину быстротекущего Баксана.

В это время из среды съезда раздались многочисленные громкие голоса: — Афорни! (браво). Вот что значит чистая кровь! Вот что требует намус (честь) и проч.

Затем князь Атажукин так же обратился в собрание со следующими словами:

— С позволения старшего[6] моего я также хочу сказать вам несколько слов в надежде, что вы нас поймете. Мы позволили себе принять подарки потому, что, к несчастью, имели много прошлых примеров. Теперь, если пример, нами доказанный, достигнет своей цели, то мы с Хамурзиным будем гордиться своим поступком. Если же кончится только тем, что на съезде слышим пустые об нас похвальные отзывы, то крайне будем сожалеть, что нам не удалось осуществить пламенное наше желание и что Кабарда уже не то, чем должна быть.

Речь Атажукина с восторгом была принята всеми бывшими в собрании и съезд решил не допускать русских прокладывать дороги, строить крепости и казачьи станицы на кабардинской земле, считать изменниками тех, которые, будучи по делам народа в сношении с русскими, согласятся принять от них чины или подарки и казнить их как врагов народа и, по примеру закубанцев, назначить одного Валия с определенными правами.

Таким образом, Кабарда назвала проклятым (наанатом) того, кто примет от русского начальства и, отказавшись выдавать аманатов, начали враждовать.

На вопрос мой, каким образом закубанские племена, сумели подчинить себя одной власти, князь Мисостов рассказал мне следующее:

— Разноплеменные закубанские племена испытавшие много зла от междуусобной вражды, нашли для блага своего необходимым иметь над всеми ими одного полновластного Валия (владетеля).

В бывшем по этому случаю народном съезде справедливый выбор пал на бесленеевского князя Казбека Канокова, которому все закубанцы в числе более ста тысяч дворов охотно и безусловно себя подчинили.

По рассказам современников князя, он был природою так щедро награжден всеми лучшими качествами человека, что народ видел в нем человека выше обыкновенного.