Мемуары - [3]

В таких видах он в 1838 году зимою начал ходить с отрядами по аулам мирных чеченцев, под предлогом ловить там непокорных тавлинцев, будто бы в аулах их скрывавшихся. На ночлегах солдат и казаков расставляли по домам чеченцев и, отыскивая небывалого тавлинца, забирали все, что понравится солдату и казаку, На жалобы ungeb, на слезы женщин и детей Пулло смотрел со зверским равнодушием и, гордясь своими позорными делами, называл жалобы чеченцев клеветой (как называл Николай).

Наконец в следующем в 1839 году зимою он опять повторил свой грабительский поход и сверх того, под предлогом обезоружить чеченцев, потребовал с каждых десяти дворов по одному ценному ружью и, получивши их, он продавал в свою пользу, покупая на место их дешевое (для счету в Арсенал).

При этом Пулло, понимая, что низкой грязной хитростью нельзя скрыть гнусные меры свои, арестовал нескольких почетных чеченцев, собиравшихся с жалобой на него отправиться в Тифлис.

Здесь чеченцы, потеряв всякое человеческое терпение более сносить невыносимые тяжкие меры, согласились подчиниться людям, давно желавшим войны с русскими, и поклялись с открытием ранней весны отложиться и воевать против тирана до последней капли крови.

В это время я, получив отпуск, находился в доме отца моего и, живя в соседстве с чеченцами, знал от знакомых его все, что происходило в Чечне.

Состоя при корпусном командире и не сомневаясь в восстании чеченцев и ожидая от него гибельных последствий, я счел долгом в первых числах декабря отправиться в Тифлис и доложить генералу Головину о положении Чечни и о проделках там ген, Пулло, присовокупив, что, по мнению знающих людей, если ген. Пулло вскорости не будет сменен и заступивший на его место энергично не примет меры к водворению спокойствия в Чечне, то весною они все восстанут.

Не знаю, как генерал Головин принял или понял мой доклад, но знаю, что генерал Пулло не был сменен, и в следующем 1840 году чеченцы, в числе 28.000 дворов, разом восстали, безусловно подчинив себя Шамилю, который в то время после Ахульгинского поражения скрывался от русских в Шатоевском обществе.

Не теряя времени, они под предводительством опытных и предприимчивых людей-наибов: Ахверди Магомета Шуанба и других быстро начали делать движение к соседним племенам и в продолжении одного лета весь восточный Кавказ, кроме ханств Шамхальского, Диарского Казикумухского и Акуша, восстал против русских с чувством жестокой вражды.

Хотя и все племена центра Кавказа: кумыки, осетины и кабардинцы сильно сочувствовали этому восстанию, но господствовавшее над ними высшее сословие, так же как сказанные ханы, по тщеславию своему, считали за стыд подчиниться Шамилю, не знатному по происхождению. Кроме того, по легковерию своему еще утешали себя щедрыми обещаниями начальства. (Горький им урок.)

Таким образом, началась на Кавказе кровавая борьба, про должавшаяся в течение 25 лет, т. е. до плена Шамиля русскими в 1859 году, 26 августа.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Горские депутаты в Тифлисе. — Владикавказский комендант. — Вали закубанских черкесов казбек Каноков. — Назначение корпусным командиром генерала Нейгарта.

Признавши Шамиля имамом, между всеми племенами водворилось никогда до того небывалое единодушие и согласие. Забыли постоянно между ними существовавшую вражду и кровомщение. Обычное скотокрадство совершенно бросили.

Считали грехом проливать слезы над павшими в священной для них войне.

Таким образом, разнородные племена Восточного Кавказа начали сливаться с чеченцами в одно целое с готовностью умереть за свою свободу.

Здесь нужно заметить, что такому небывалому между ними единству способствовал не религиозный фанатизм или мюридизм (как убеждают русские), а то, что до вступления их под власть русских они не имели понятия о величайшем несчастьи, т. е. об общем народном горе. Теперь они одинаково испытали тяжесть русского гнета и почувствовали всю его силу и значение и потому просто, по внушению сердца и разума, нашли необходимым дружно соединиться и признать власть Шамиля, для твердого и совокупного сопротивления и действия против врага. В чем они не ошиблись и что по всей справедливости делает им честь.

Генерал Головин, получивший донесение от генерала Граббе о чеченском восстании, хотя поздно, пожелал остановить его. Он приказал мне отправиться на линию, пригласить от кабардинцев, осетин и чеченцев почетных людей, которые бы ему могли откровенно объяснить вообще народные желания и причину чеченского восстания.

При этом вспомнил о прошлогоднем моем докладе и, поблагодарив меня за преданность правительству, сказал:

— Пусть чеченское восстание падет на совесть виновных.

Я полагаю, что слова эти относились к царю Николаю и к генералу Граббе, В тот же день я отправился в крепость Грозную и, приехавши туда, явился генералу Пулло, которого нашел в положении человека в счастьи бывающего чересчур надменным, в несчастьи — чересчур низким и малодушным.[3]

В крепости Грозной я нашел из чеченцев только двух человек, которые служили в конвое Государя Императора и, получивши там чины корнета, остались ему верными, не принявшими участия с ближайшими их родственниками в восстании.