Мемуары - [41]

Кундухов далек от русофобии. Россия для него — великая держава и высокое понятие. Он не мог не осознавать, что по существу обязан ей всем. И за это он любил ее, хотя и по-своему. Кундухов тепло вспоминает о своих русских друзьях — самом ярком и живом олицетворении России в его глазах. Трудно без волнения читать трогательные сцены расставания с ними.

Но Кундухов четко различал Россию, которой можно гордиться, и российское правительство, которое «должно всегда краснеть как перед кавказскими народами, так равно и перед Россией» за то, что «поступает в действиях своих против русской натуры». Да и не он один критически относился к российской политике на Кавказе. Упоминая о своей встрече в 1865 г. с тифлисским генерал-губернатором Коцебу, Кундухов приводит его слова: «Что же мы приобрели на Кавказе? Лучшим его племенам мы не сумели внушить к себе доверие и отдали их туркам».

Кундухов нигде не пишет о неприязни местного населения к русским людям. Напротив: «Горцы любили русских и скоро с ними сдружились, не питая к ним вражды». Другое дело — их отношение к официальным властям: «Но нельзя было любить и терпеть меры, которые принимало правительство без всякого правосудия». Однако и тут были исключения. Одно из них — граф Евдокимов: «Он покорил Чечню и Западный Кавказ; несмотря на это, горцы любили его и уважали, видя в нем правдивого, умного и храброго человека».

Значительное место в мемуарах занимает Кавказская война. Ее происхождение не представляет для автора какой-либо тайны. «Главная причина» — в «невнимании Николая (Николая I. — В. Д.) к справедливым просьбам всех мирных горцев, которым он вместо страха внушил сознание унизительности их положения и сильную к себе вражду». Из этого следовало, что для предотвращения войны русскому царю достаточно было правильно повести себя во время его визита на Кавказ в 1837 г. Сегодня уже мало кого устроит столь незатейливое объяснение. (Тем более, что война началась уже при Александре I.) Разве что тех, кому оно понадобится в целях, не имеющих касательства к исторической науке.

Трудно согласиться с Кундуховым и тогда, когда он дает весьма невысокие оценки Шамилю как полководцу. В частности, в блестящей (по мнению многих российских и зарубежных историков) экспедиции горского вождя в Кабарду в 1846 г. Кундухов не увидел ничего, кроме недостатка «решительности» и… «отваги». Он не признавал за Шамилем талантов стратега и тактика, считая, что имам и его наибы побеждали «лишь храбростью и мужеством горцев», «без всякого искусства».

Обращает на себя внимание упоминание о предпринятой российскими властями в 1848 г. попытке заключить мир с Шамилем. Об этой возложенной на него деликатной миссии Кундухов говорит с чувством досады на имама, виновника срыва переговоров.

Стоит отметить, что Кундухов снимает с исторического полотна Кавказской войны героико-эпический лак, которым злоупотребляют многие историки и мемуаристы. Он не скрывает ее грязную и бесчеловечную сторону — на войне как на войне.

Особую ценность воспоминаниям Кундухова придает то обстоятельство, что он использовал уникальные народные предания о Кавказской войне, добытые из первых уст.

В последней (12-й) главе Кундухов предлагает свое видение опасностей, потенциально грозящих России, как многонациональной империи. Прежде всего автор сомневается, на пользу ли этой державе ее продолжающийся «под мраком таинственности» рост. По его мнению, самая сложная проблема — общение с мусульманским миром. Если Россия заменит «всю свою систему, основанную на праве сильного, системою, стремящейся к добру, пользующейся и любовью и доверием народов», то она будет «богата, сильна и прочна», обеспечит себе «повелительную роль» в Европе и Азии. Кундухов считал, что добиться верноподданства мусульман нетрудно, при одном условии — не мешать им исповедовать свою религию. Если же российское правительство не откажется от «ныне существующей близорукой политики», то «непременно будет иметь в итоге печальные результаты и позднее раскаяние». Это станет очевидным и непоправимым, когда мусульманские народы России бросятся искать спасения у ее врагов.

Человек гордый и ранимый, он привносит в свой рассказ пристрастную тональность, порожденную обидой за беспочвенные подозрения к нему российского командования и, быть может, за недостаточно оцененные заслуги.[63] И все же есть прямой смысл взглянуть на многие вещи глазами М. Кундухова. Чтобы понять то, над чем задумываться не полагалось. Отрадно, что спустя более столетия после смерти Кундухова у нас, его соотечественников, появилась возможность услышать из той далекой, беспокойной эпохи сильный голос колоритной личности.

У воспоминаний Кундухова сложная судьба. Чудом уцелевшие от пожаров, войн и революций, они увидели свет в 1936–1937 гг., почти через полвека после кончины автора. Не в Турции и не в России, а во Франции в русскоязычном эмигрантском журнале «Кавказ», куда их передал внук М. Кундухова Шевкет Кундух. В 1938 г. первые три главы из них в переводе на английский публикует лондонский ежеквартальник «The Caucasian Quarterly». Об издании мемуаров в СССР, по понятным причинам, нельзя было и помыслить. Впрочем, тогда мало кто в нашей стране вообще знал об их существовании. «Кавказ» не числился ни в одном из «спецхранов» Москвы и Ленинграда. Что касается указанного англоязычного журнала, то в Ленинской библиотеке он был. Разумеется — в особом отделе с ограниченным доступом.