Мемуары - [40]

Глядя из сегодняшнего дня на историю жизни Кундухова, легко судить о его заблуждениях, обвинять и возмущаться, быть мудрым и назидательным. Гораздо труднее стать на его место, вжиться в этот образ, представить себя в той смятенной эпохе, когда на Кавказе по-существу происходила колоссальная по своему размаху и последствиям революция. Она была связана с вторжением в местную традиционную, патриархальную среду русско-европей-ской цивилизации — динамичной, агрессивной, искусительной. Подобные процессы всегда протекают болезненно, с неизбежными потерями и для «субъекта» и для «объекта». (Уж такова цена любой перестройки.) Это было особенно заметно на Северном Кавказе, где на довольно тесном пространстве размещалось столько разноязыких народов со своими обычаями, верованиями, общественным бытом. Ситуация контакта с другой культурой, нарушавшая духовное и социальное равновесие в горских обществах, растревожила умы, вызвала раскол в политических настроениях, внесла сумятицу в некогда четкие представления о будущем. Увидеть из того суматошного времени, чем — катастрофой или благоденствием для Кавказа — обернется проникновение туда великой и для кавказцев, бесспорно, европейской державы было едва ли возможно.

Кундухов «поставил» на худший сценарий — и проиграл. Но это полбеды. Вся же беда в том, что вместе с ним проиграли и те, кого он вовлек в эту азартную игру и для кого ее последствия были несравненно тяжелее. Для многих из них Кундухов оказался не Ноевым ковчегом, а ладьей Харона. Что он заслуживает за это? Историк ответит: только не забвения.

Возможно, кто-то, размышляя над этим вопросом, вспомнит, что среди потомков мухаджиров были люди, занимавшие в Турции и других странах Ближнего Востока крупные военные и политические должности. Кто-то с умилением укажет, как на пример процветания вне Кавказа, на не бедствующую зарубежную северокавказскую диаспору. Все это так. Но возникает другой вопрос: а является ли это равноценным воздаянием за утрату Родины, территории, национальной государственности, языка, культуры, да мало ли чего еще? Слишком хорошо известно, чем в Турции заканчивались попытки нетурок настаивать на своей этнической и религиозной принадлежности и тем более искать какие-то формы самоорганизации. В турецком «плавильном котле» не было иного пути выживания, кроме как «слиться сердцем и душой с османлы». (Тут уж Кундухов безусловно прав.)

Конечно, массу изъянов имел и другой, внутрироссийский (имперский) вариант цивилизационного развития горцев. Немало их пострадало в войнах, революциях, смутах, репрессиях. Они испытали на себе целенаправленное стремление переплавить их (как, собственно, и все народы России) в некую унифицированную общность, стремление, принесшее определенный результат в виде советского народа. В разные времена петербургское, а затем московское руководство проводило то явную, то скрытую политику нивелирования национально-культурных особенностей, ассимиляции горцев в единой имперской — монархической или коммунистической — структуре. Но ведь было и другое: демонстративное поощрение национальных (пусть лишь «по форме») культур как составных частей единой социалистической («по содержанию») культуры, создание письменных языков и литературы, национальных школ в театральном искусстве, музыке, живописи, кино и т. д. И, быть может, самое главное — введение национально-государственных институтов, приобщавших народы (несмотря на огромную зависимость от центра) к новым, неведомым для них формам социального бытия. Понятно, что все это во многом делалось с плакатными целями — показать торжество ленинской национальной политики. И, вероятно, мало кто предвидел губительные ее последствия для принципа жесткого централизма. Как бы то ни было, объективный итог внутрироссийского варианта развития северокавказских народов очевиден: оформление национально-государственного самосознания и, при всех, порой карикатурных, издержках нынешней эпохи, довольно высокий уровень политической культуры и самоорганизации.

Оговоримся еще раз — «имперский сценарий» вхождения горцев в цивилизацию был не идеальным. Однако позволим себе спросить: а существует ли вообще идеальный сценарий для такого сложнейшего процесса. Если обратиться к истории «колониальных» и «державных» народов, которым пришлось дорого заплатить за усвоение уроков цивилизации, ответ будет отрицательным.

Один из первых рецензентов мемуаров Кундухова заметил, что указанный им путь «прямо и безошибочно» вел горцев «на кладбище истории».[62] К концу жизни, как можно предположить, и самого Кундухова стали все чаще посещать тягостные мысли по этому поводу. Если это так, то его воспоминания следует считать своеобразным покаянием.

Автор данных строк не утверждает, что предлагаемая им версия — единственно возможная. Он настаивает лишь на необходимости вызволить имя Кундухова из забвения. Достойно оно этого или нет — вопрос совершенно праздный.

У Кундухова свой, отнюдь не бесспорный взгляд на российскую политику на Кавказе, причины Кавказской войны, политическое состояние горских народов. Автор дает любопытные характеристики представителям царской администрации на Кавказе, из которых одних он презирал, другим симпатизировал. Он не терпел грубости, невежества, лживости, коварства, жестокосердия — качеств, присущих некоторым его сослуживцам и начальникам. В то же время он высоко ценил ум, просвещенность, честность, человеколюбие, способность постичь и уважать чужую культуру. Этим тоже не были обделены российские администраторы на Кавказе, за что Кундухов отдает им должное. Мемуарист, судя по всему, полагал, что политика России во многом зависела от конкретных исполнителей и зачастую ими формировалась. Как явствует из его рассуждений, не только система делала людей, но и люди делали систему.