Мемуары - [31]

Так как было поздно; она сейчас же удалилась к себе. Я последовала за Их Императорскими Высочествами в их апартаменты и ушла оттуда только в одиннадцать часов. Около полуночи, когда я собиралась ложиться, мне принесли записку от Великой Княгини, которая просила меня от лица Великого Князя и от себя прийти как можно скорее к ним, так как они хотели сказать мне что-то особенное. Я приказала негру взять фонарь и следовать за мной. Ночь была темная и теплая; я шла по большому двору и коридорам дворца; повсюду царило глубокое молчание. Только часовые кричали: «Кто идет?» У меня был вид искательницы приключений. Проходя по террасе мимо маленькой лестницы, ведущей в комнаты Ее Величества, я увидала стоявший там пикет. Офицер посмотрел на меня с удивлением- Я дошла до малого входа, где меня дожидался камер-лакей Великой Княгини и провел меня в ее кабинет. Минуту спустя она пришла вместе с Великим Князем. На ней был надет шлафрок и ночной чепец, а на Великом Князе — сюртук и туфли. Они спросили моего совета по поводу незначительных вещей, которые они могли бы отложить до следующего дня и тем охранили бы меня от сплетен и злословия моих надзирателей: с того момента, более чем когда-либо, я стала самой-таинственной интриганкой. Но Великий Князь утверждал, что только я одна могла разрешить их спор. Примирив их, я возвратилась домой в час ночи.

Через несколько дней утром Императрица уехала из Царского Села. Мы все были на лужайке за оградой, чтобы посмотреть, как будет проезжать Государыня. Их Императорские Высочества оставались еще на сутки. Я вернулась с ними в город. Отъезд Императрицы огорчал всех: угольщики, водовозы, весь народ, живший в Царском Селе, бежал за ее каретой и плакал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ .1795—1796

Немного времени спустя после возвращения в город Великая Княгиня заболела лихорадкой и вдобавок, чтобы увеличить мое беспокойство, захворал серьезно мой муж. Великий Князь навещал его почти каждое утро, и я предлагала ему завтрак. В четыре часа я отправлялась в Таврический дворец и оставалась там около Великой Княгини до восьми часов. Однажды вечером я нашла ее в худшем положении, чем всегда. Она пересиливала себя, боясь, что я уйду, когда она заснет. Я умоляла ее лечь на кушетку и заснуть, обещая ей не уходить. Она согласилась при условии, что я сяду рядом с ней, чтобы она могла проснуться, если я захочу встать.

Я с удовольствием смотрела, как она спит. Ее сон был покоен, и я наслаждалась тем, что она успокоилась и отдыхала. Я жалею о тех, кто не испытал этих мгновений чувствительной и чистой нежности, этого деликатного чувства, которое наслаждается молча и которому, как кажется, не хватает сердца. Оно говорит душе: нежные заботы и деятельное попечение увеличивают его чувствительность. Я смею сказать, что всегда питала к Великой Княгине чувство материнской любви. Уверенность в ее дружбе и добром отношении ко мне все укреплялась. У меня не было ни сомнений, ни препятствий, ни недоверия. Взаимное общение, существовавшее между нами, придавало нашей дружбе простой и естественный ход.

Я невольно возвращаюсь к ней, пытаясь изложить мои воспоминания. У меня нет воспоминаний ни более чувствительных, ни более глубоких, чем те, предметом которых является Великая Княгиня. Эта эпоха была самой замечательной в моей жизни, она оказала влияние на все последующее мое существование. Вскоре сцена должна была измениться; появятся новые действующие лица; непредвиденные обстоятельства и печальное событие довершат мое горе. Я останусь одна, со своим сердцем, и такой я хотела бы остаться в этом рассказе...

Великая Княгиня выздоровела, мой муж поправился, и я перешла к моему обычному ходу жизни. В то время говорили о приезде герцогини Кобургской с дочерьми и о браке Великого Князя Константина. Было несколько балов в Таврическом дворце.

Двор перебрался в Зимний дворец. Несмотря на то что момент разрешения от бремени был еще далек, я чувствовала себя нехорошо. Доктора приказали мне сидеть дома. Это была необходимая предосторожность. Толстая также была .беременна и должна была родить раньше меня. Она родила сына, и, несмотря на моё нездоровье, я отправилась к ней и ухаживала за ней некоторое время. Как только она оправилась, она приехала ко мне и присутствовала при родах, окончившихся очень удачно и бывших 22 ноября. У меня родилась дочь, к счастью, оставшаяся в живых.

Я не могу обойти молчанием мою дружбу с прелестной женщиной, графиней Шенбург, дочерью г-на Сиверса. Она приехала около года тому назад из Дрездена, с матерью. Толстая познакомилась с ней во время путешествия. Я ее видела раньше, когда ей было четырнадцать лет иона ненадолго приезжала в Петербург. Ее мать была хорошо знакома с моей и привела ко мне свою дочь. С самого первого момента нашего знакомства г-жа де Шенбург почувствовала ко мне необычайное влечение. Она мне часто говорила это потом. Это было одно из редких существ по своему уму, душе и чистоте сердца. Она великолепно знала пять языков и музыку, артистически рисовала, была чувствительна, обладала горячностью и совершенной честностью. Она проводила свою жизнь между мной и Толстой, сдерживая живость дружеских чувств по отношению ко мне из боязни обидеть Толстую. Про нее можно было сказать, что тайна ее сердца состояла в деликатности. Она ухаживала за мной во время родов.