Мемуары Эмани - [44]

Усыновить ребенка из далекой Кореи могли позволить себе люди с большим достатком. Поэтому эти дети вместе с гражданством получали прекрасное воспитание и образование. Все поколения адаптированных детей страстно желают найти свои корни, узнать о судьбе биологических родителей. Найти и спросить: «Почему, если вы живые, почему я вырос не с вами? Где вы?»

Это коснулось и нашей семьи. День и ночь бабушка ругала моего отца за то, что он завел себе какую-то женщину на стороне. И вот мама решила уйти от отца. Помню, как я несла ночной горшок, крепко обняв его руками. У мамы на спине были какие-то пожитки, маленькая сестренка цеплялась за подол ее платья и хныкала. Она не оставила нас отцу в укор, как делали многие кореянки, разводясь с мужьями.

Потом помню, как бабушка держала на руках ребенка, которого нашла под дверью на улице. Она растерянно смотрела на орущий комочек в тряпках и бормотала: «Бессовестная, нагуляла и еще ребенка нам подкинула!» Таким образом, в конце ноября у папы родились дочь и сын – мама родила долгожданного наследника. А ту девочку вернули законной матери.

Мне уже было лет пятнадцать, когда приехала к нам в гости папина сестра и рассказала, что та девочка живет у приемных родителей. Растет она в ужасных условиях, и обращаются с ней бессердечно.

Гости уехали, а мать шепотом уговаривала отца:

– Алексей, ты должен забрать свою дочь. Привези ребенка домой. Я не буду обижать ее, она будет есть то, что едят другие твои дети.

– Нет, мать девочки так решила, я не буду вмешиваться.

Мама больше не разговаривала про девочку, но папа долго ходил грустный. Думаю, что эта грусть по брошенной дочери жила в нем всегда.

Через много лет, когда его уже не было в живых, мы встретились с этой девочкой. Тетка сказала, что должна прийти моя сестра по отцу. Не успела она договорить фразу, как кто-то налетел на меня сзади с рыданиями: «Сестра, моя сестра Нина! Я Люба». Ей исполнилось восемнадцать лет, когда приемная мать открыла правду: «Мы удочерили тебя восемнадцать лет назад, сегодня мы пойдем в гости к сестре твоего отца, которая живет в нашем городе». Представьте себе состояние человека, которому сообщают, что родители – это не родители, потому что свои от нее отказались. Люба узнала, что у нее есть где-то братья и сестры. Всю ночь мы проговорили с ней.

– Сделай так, получится у тебя?

– Как?

Она распрямила руку ладонью вниз, пальцы прогнулись вверх. Я повторила ее движение правой рукой, и две лодочки, совершенно одинаковые по форме, стали как одно целое. Глядя на ладони, она плакала.

Высокий подъем ноги, полные икры и короткие руки – особенности наших фигур были повторением, копией друг друга. Но не повторилась душа, замотанная в кокон разного воспитания и обид. Люба нашла биологических сестер и братьев и опять потеряла.

Той ночью, прямо глядя в мои глаза, Люба повторяла вопросы, которые тревожили ее:

– Почему та женщина отказалась от своего ребенка? Это была месть мужчине, который не захотел с ней жить? Она хотела устроить свою личную жизнь? Неужели ни разу не вспомнила обо мне? Говорят, такие женщины появляются на горизонте, когда брошенный ребенок начинает зарабатывать, и обдирают его как липку на правах матери. Как ты думаешь, она жива? В детстве меня часто выгоняли из дома. Зимой я пряталась в свинарнике – прижмусь к теплому боку свиньи и греюсь. Я думала, что все дети так растут, пока не родила своих. Зачем меня удочерили? В приданое мне дали две пары трусов и одеяло с матрасом. Но дали они, люди, которые подобрали меня и вырастили. Пусть без ласки и тепла, но взяли в дом. Для меня они будут всегда моими настоящими родителями! – вздохнула Люба.

Почему она опять осталась одна? Обида в ней накапливалась по всякому поводу. Приехала ко мне в гости, когда я лежала, измученная токсикозом. Открывает холодильник, а там корейские лепешки – деликатес, от которых меня рвало так, что я дышать не могла.

– Ой, тут у вас лепешки! – воскликнула она обрадованно.

– Закрой быстро, – закричала я и побежала в туалет.

Началась рвота. Люба обиделась. А кто бы не обиделся? Не могла же я сказать, чтоб она ела эти лепешки праздничные, которые потом мне поперек горла встали! Мои родные сестры, наверное, достали бы их и съели от души, без стеснения и без разрешения. А Люба постеснялась. Так стали появляться недомолвки, ощущение, как будто мы ее обижаем и ущемляем.

Папа был прав – отрезанный ломоть не прилепишь.

* * *

В Бельгии мы познакомились с корейцами из Южной Кореи, которые вели себя по отношению к нам холодно и настороженно. Не так, как в России или на постсоветском пространстве. Там торопились обнять своих сородичей со слезами радости, знали, что «свои» помогут им в новой стране нащупать связи, наладить бизнес. Все южнокорейские фирмы работали методом поиска болевых точек родства. А в Бельгии они не искали встреч с нами, русскоязычными корейцами, пользы от нас было мало.

У корейцев из Южной Кореи в Бельгии была своя общественная организация. В первое время нас приглашали на встречи, потом перестали. В Брюсселе мы обедали с министром из Кореи в уютном ресторанчике с названием «Сеул». Тогда он сказал: «Так случилось, что ветер истории раскидал корейцев по всему свету. Я встречался с нашими сородичами во многих странах. Но вы первые, кто не знает корейский язык. Редко кто отказывается от родного языка».