Мемуары Эмани - [32]

Шрифт
Интервал

Вместо ответа протягивает целлофановый пакетик и показывает, что я должна надувать его. Постоял рядом, ушел. Ох и разозлилась же я! Давай надувать пакет изо всех сил. Только и слышно, как края хлопают друг о друга.

Через полчаса опять он:

– Все хорошо, вы можете идти домой.

– А врач где? – кричу я опять.

В халате, с всклокоченными волосами, красная от злости и надувания пакета стою в коридоре. Навстречу идет врач и улыбается. Подошел поближе, ущипнул за щечку:

– Вижу, тебе уже хорошо стало.

Постояла с разинутым от такого лечения ртом и побрела на автобусную остановку.

Через месяц пришел счет из госпиталя за прием. Как увидела цифры, стала раздуваться и сдуваться от злости. Такую сумму выкатили за пакетик целлофановый и за то, что врач ущипнул меня?! Поехала в госпиталь и тычу пальцем в фактуру. Оказалось, что самая высокая цена за проводки и шнурки – проверили мозговое кровообращение и сняли кардиограмму. У меня отклонений не было, поэтому дали пакетик, чтобы восстановилось дыхание, и отпустили домой.

* * *

У внука на руке чирьи выскакивали, не успевали резать в России. Домашний доктор здесь посмотрел и сказал: «Все нормально». А там уже такое нагноение! Температура поднялась, а он все повторяет, что все хорошо. Когда краснота перевалила за локоть, сказал: «Готов!» Разрезал и удалил корень, он плавал в банке с вытекшим гноем. Чирьи исчезли навсегда.

* * *

Вообще-то я и сама многие болезни могу лечить, почти как врач. Знаете, кого на свете больше всего? Правильно. Учителей и врачей. Все любят учить и лечить. Я в этом ряду первая!

Муж заболел. Стонет и бегает в туалет каждые две минуты. Съел что-то не то. Говорю:

– Может быть, водочка отравила тебя?

– Нет, водка всегда свежая!

Звоню знакомой за советом. Она научила, как его поднять на ноги – с помощью процедуры типа постановки банок на живот. Уложила Диму на спину, он лежит и ждет.

Я проворно заворачиваю монету в газету, как фитиль, обливаю спиртом. Поджигаю и наклоняюсь за стаканом. Все приготовила, только стакан забыла принести. Побежала на кухню и бегом назад. Вижу, костер разгорелся, наверное, спирт хороший был. Испугалась, схватила тапок и давай бить мужа по животу. Потушила пожар, сижу обессиленная, усталая.

На месте костра пузырь вздулся.

– Давай намажу волдырь облепиховым маслом, – говорю мужу.

– Нет, – отвечает неблагодарный.

– Ты мне не доверяешь? – возмутилась я и ушла в другую комнату.

– Она еще и обижается, – захлебнулся от обиды больной.

Удивительно, что и после костра на пупке он верил мне.

* * *

Как-то у Димы поднялось давление, бегу за таблетками. Он выпил и еле дышит. Перепутала таблетки, торопилась же. Ох и испугалась я. Сказать ему ничего не могу, жду исхода событий. Только через час зашевелился, спросил слабым голосом, не перепутала ли я препараты. Все отрицала, как врач на судмедэкспертизе: это организм больного так неожиданно среагировал, а лечение было выбрано правильно.

* * *

Однажды у мужа разболелся зуб. Опять мне лечить, не «Скорую» же вызывать. Растолкла головку чеснока, положила на обратную сторону запястья правой руки, потому что зуб болел с левой стороны. Накрепко перебинтовала и не обращаю внимания на его стоны. Не выдержал и часа, сам разбинтовал повязку. И оба смотрим на красный волдырь.

– Кожа нежная, не успела дотронуться, волдырь уже вылез, – возмущаюсь я.

* * *

Когда ячмень в глазу, надо плюнуть в него. Потом взять иголку и воткнуть ее над дверью, – хорошо, что не в глаз.

У соседа, который в детстве меня донимал, по всем комнатам на потолке висели бумажки с разрисованными иероглифами – отгонял злых духов. Я тоже отгоняла их, дядьке помогала. Плевала ему в ведро с питьевой водой и уходила. Раньше двери не запирали. Заходи, когда хочешь, делай, что хочешь. Много лет мне снился сон, что я прохожу мимо их окон и подглядываю, пьет дядька воду или не пьет.

* * *

Дедушка мой тоже лечил всех. Мы собирали на пустыре полынь, он сушил, толок в порошок и скатывал в комочки. Потом эти мелкие шарики раскладывал по больному месту и поджигал. Трава тлела, дымилась и лежала пахучей горкой на животе или руке.

Частенько дед лечил иглами. Нащупывает нервные окончания пальцами и медленно вкручивает иглу в сплетение. Дома таблеток не было вообще.

А когда у кого-то чирьи выскакивали, мама зажимала больного между колен и давила пальцами вздувшееся место. Под громкие вопли вылетал зеленоватый корешок в гное. Она отпускала несчастного и говорила: «Не умрешь, жить будешь». Короче, у нас в семье образовалась целая династия врачей!

Кстати, себя иногда я лечу травами. Много лет пью шведские, советую всем своим знакомым, но они отмахиваются. Наверное, меня так и запомнят с фужером красного или белого вина и квадратной бутылкой шведских трав.

* * *

Причем тут фужер вина? Разбираться в вине меня научила первая работа в Бельгии.

По объявлению в газете я нашла вакансию помощницы по хозяйству.

Пришла. Небольшой дом – обычный, в бельгийском стиле: серый и неприметный.

«Повезло, девять часов работы в день – много для такого дома», – обрадовалась я.

Но не тут-то было. Марика, так звали хозяйку, распланировала работу помощницы с иезуитской кропотливостью: каждая минута не пролетала мимо нее. В доме надо было не только махать тряпкой и шваброй, но и тереть столовое серебро, мыть окна, стеклянный потолок на кухне, стеклянную стену в павильоне. Обстановка в гостиной была замаскированная – там странным образом сочеталось несочетаемое. Огромный самодельный стол был накрыт белоснежной скатертью, которая спадала пышными складками на пол. Старый продавленный диван украшен богатой накидкой. На кухне самодельный дощатый стол и шкафы, грубо сколоченные хозяином дома. Мебель у жены владельца двух больших фабрик по пошиву одежды была более чем скромной.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Интервью с Уильямом Берроузом

Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.


Если есть рай

Мария Рыбакова, вошедшая в литературу знаковым романом в стихах «Гнедич», продолжившая путь историей про Нику Турбину и пронзительной сагой о любви стихии и человека, на этот раз показывает читателю любовную драму в декорациях сложного адюльтера на фоне Будапешта и Дели. Любовь к женатому мужчине парадоксальным образом толкает героиню к супружеству с мужчиной нелюбимым. Не любимым ли? Краски перемешиваются, акценты смещаются, и жизнь берет свое даже там, где, казалось бы, уже ничего нет… История женской души на перепутье.


Три церкви

Миры периодически рушатся… Будь они внешние или внутренние, но всему в какой-то момент наступает конец. Это история обширного армянского рода, ведущего начало от арцвабердского крестьянина Унана. Наблюдая за ним и его потомками, мы видим, как меняются жизнь, время, устои. Как один устоявшийся мир исчезает и на его обломках возникает другой. Всё меняется, но люди и память о них – остаются.


Рай земной

Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке на краю поля, где в конце тридцатых были расстреляны поляки. Среди расстрелянных, как считают, был православный священник Фома Голембовский, поляк, принявший православие, которого собираются канонизировать. Плюша, работая в городском музее репрессий, занимается его рукописями. Эти рукописи, особенно написанное отцом Фомой в начале тридцатых «Детское Евангелие» (в котором действуют только дети), составляют как бы второй «слой» романа. Чего в этом романе больше — фантазии или истории, — каждый решит сам.