Меморандум - [57]

— Ты видел Царствие Небесное?

— Видел, Отче. В молитвенных озарениях, в тонком сне, как бы издалека, сквозь мутное стекло. Оно прекрасно и… совершенно! Я познал то, ради чего христиане идут на мучения, на смерть. Только чтобы взглянуть на эту красоту, я бы снова и снова отдал всё. А уж там жить, да жить вечно — это ли не цель.

— Скажи, Глеб, над тобой издеваются, унижают?

— Да, конечно, отец Фома.

— И как ты к этому относишься?

— Как вы и велели. Прошу прощения у обидчиков, жалею их — ведь им пока недоступны Небеса. Что еще… Непрестанно молюсь о помиловании «ненавидящих и обидящих», о просвещении, чтобы и они хотя бы одним глазком, хотя бы на миг, увидели то, что видел и пережил я сам.

— Тогда всё хорошо. Можешь продолжать в том же духе.

— Отче, может быть я проявляю дерзость, тогда простите меня. Я прочел житие вашего святого — апостола Фомы, как он в Небесном Царствии строил дворец. И еще про Соломона, как он выпросил у Бога мудрости. И еще о том, как святитель Никита Новгородский летал на нечистом в Иерусалим…

— Чего же хочешь ты, Глебушка?

— Простите, отче… Хочу слетать в Небеса. Возможно ли это?

— Всё возможно для любящих Господа. Давай, сынок, помолимся от души, а уж как управит Господь, то и примем с радостью, что бы Он нам ни даровал — и горькое, и сладкое.

В ту звездную тихую ночь молились они вместе. Обычно Глеб после двухчасового правила по четкам чувствовал смертельную усталость и проваливался в глубокий сон. В ту ночь всё было иначе: и старец, и послушник, словно обрели мощные крылья, они оторвались от земли и вознеслись в черный космос. Земля осталась сзади, где-то далеко внизу. Мимо пролетали звезды, галактики, причудливые звездные скопления. Наконец, и вселенная осталась позади. Они пролетели сквозь ангельские чины, светящимися слоями окружавшие черное ядро мироздания — здесь они остановились и пали ниц. Глеб вспомнил, как читал у Святых отцов про мрак совлечения — наверное, они оказались именно в таком таинственном месте.

Молитвенников пронзил страх и трепет. Они встали перед последним препятствием, отделяющим тварь от Творца. Быть может, осознание всемогущества Бога — и своё притом ничтожество погрузили их во мрак совлечения. Во всяком случае, животный страх уж точно сдирал с них тленные остатки гордого самомнения. О, как горячо и жадно они молились! Так, наверное, молятся солдаты перед боем, тем самым, в котором все должны погибнуть наверняка, когда шансов выжить нет ни у кого. Когда каждый знает наверняка: через несколько мгновений — Суд Божий, самый главный экзамен в жизни.

Наконец, мрак взрезал ослепительный луч света, чьи-то руки подняли и перенесли их за невидимую границу — и сразу к ним вернулись зрение, обоняние, слух; а трепетный страх сменился восторгом и блаженством.

Они увидели на горе Спасителя в великой царской славе, Он протянул к ним руки и благословил. В ореоле мелодичного славословия, в нимбе света, составленного из тысяч ангелов — стоял в нешвенном хитоне и кроткой отеческой улыбкой приветствовал гостей Тот, Кого дети Его называли в акафистах Иисус Сладчайший.

Сердце наполнилось любовью, уста онемели, они лишь во все глаза смотрели на Спасителя, запоминая каждую черточку родного лица, кроткую, даже чуть смущенную улыбку и эти лучистые глаза.

«Взгляните на красоту Царства Божия, — прозвучали дивные слова, — дети Мои возлюбленные. Это всё Бог создал для вас. Наследуйте и блаженствуйте!»

Они упали в изнеможении, из глаз лились слезы благодарной радости. И снова их подняли невидимые сильные руки и бережно повели вниз, в долину. Здесь повсюду, насколько мог охватить человеческий взгляд, высились дворцы из драгоценных камней, утопающие в буйной зелени прекрасных садов. Всюду благоухали необычные цветы, текли реки, под ногами путников пружинила шелковистая изумрудная трава. Воздух, наполненный ароматами и мелодичными звуками, приятно обтекал тела, лаская лица. Там и тут появлялись люди, молодые, красивые — они будто тянули к ним руки в приветствии, они желали излить на гостей свою любовь. Из глубины сердца пульсировала благодарственная молитва, которая вливалась во всеобщее славословие, сладкое, радостное, тихое.

Потом был обратный полёт из Рая сквозь слои света, черноту космоса, звездные миры — к печальной, изуродованной, отравленной Земле. И чувство досады от потери чего-то очень светлого и красивого, и печаль, которая выросла бы до горького отчаяния, если бы не картинки из Царствия Небесного, поселившиеся в памяти, сияющие оттуда выблеском путеводного маяка.

— Благодарю вас, отец Фома.

— Ну вот, Глебушка, — буднично, уставшим старческим голоском произнес монах, — мы и увидели цену того, что теряем на земле и что приобретаем на Небесах. Слава Богу за всё.

Последние слова старец произнес на своем жестком ложе, куда прилег прямо в подряснике и в валенках. Глеб поклонился ему до пола и вышел из келии, тихо прикрыв за собой дверь. Сам же доплелся до своей комнатки, завалился на бок и, несмотря на усталость, долго еще любовался райскими картинками, всплывающими из памяти, красочными, мелодичными, ароматными.