Меморандум - [101]

Как всегда в судьбоносных случаях, из мелеющих пучин памяти всплыли слова и воспарили передо мной, надо мной:

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою.

(Иосиф Бродский. Сретенье.1972)

Эти слова, полные великого смирения сошли с небес, где блаженствует Симеон, ожидавший триста лет минуты, когда можно, наконец, сказать «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка». Слова сошли, как небесный поток света, начертав изометрическую проекцию на золотистом листе земли в виде настойчивого рефрена, столько времени вопящего в душе о необходимости «вынесения его из проекта в натуру».

Тем вечером сирень пахла просто головокружительно! Казалось, пронзительно-сладким ароматом густые высокие кусты, увешанные гроздьями лиловых соцветий, изо всех сил вопили о наступлении долгожданного теплого лета.

У меня случился весьма удачный день. Наконец получил я то, к чему так долго стремился. Мою работу оценил весьма серьезный человек и обещал помощь и поддержку. На душе было легко и светло, хоть вокруг быстро темнело. Казалось, весь мир, вся земля, весь воздух от травы до синего неба — всё, всё, всё — раскрылось и ответило на моё счастье: радуйся и веселись, ты это заслужил! Ты много трудился, был честен и бескорыстен, тебе удалось то, чего никто еще не делал. Сам Бог тебе благоволит, что еще!

И надо же такому случиться, именно в тот миг, когда я — невесомый и пьяный от счастья — летел, плыл над землей, над тропинкой старинного сквера к звездам, этим блискучим, ярким глазам, зовущим в бездонное черно-фиолетово-синее небо — именно в тот миг меня убили…

Вздрогнула моя голова, сверкнула ярко-синяя вспышка, затянуло багряным туманом звезды, чуть позже от затылка вдоль позвоночника скатилась горячая струйка боли — и моя любимая вселенная, где мне было так хорошо… Моя вселенная — все эти круги света и радости — перевернулись, погасли и утонули в черном беззвездном небе под ногами.

Мой переход в иной мир, невидимый и таинственный, продолжался на удивление долго. Передо мной светящейся чередой проплывали дни моей жизни, судьбы родичей и близких. Я чувствовал, как медленно, капля за каплей, уходила из тела жизнь, как безболезненно, легкими щелчками отсекалась от тела душа, а передо мной текли дни нашей жизни. Сейчас ни один человек, ни одно слово, ни даже страшное преступление, совершенные против меня, противно благословенной воле Божией, которую из последних сил искал, находил и претворял в жизни, — никто и ничего — не отвращало меня.

Совершенно другими глазами видел я своих врагов и неприятелей. Волна горячих слез хлынула из сердца и смыла обиды, а на очищенном месте души засияла вечным огнём любовь. Так отец бесконечно прощает своего ребенка, бескорыстно изливая на него, неблагодарного, любовь; так Господь принимал позорные страшные муки от неблагодарных обезумевших детей и молился Отцу о прощении своих палачей.

Много лет я стремился к такому состоянию души, когда любовь к врагам только усиливается по мере увеличения их подлости и вероломства, много раз сам призывал близких к подобной божественной любви… Но, увы, меня обижали — я обижался, меня гнали из издательств, с работы — я гневался, меня оскорбляли — я впадал в уныние… Хоть из последних сил пытался скрыть озлобление, гася огонь «праведного» гнева в глубине сердца молитвой, хоть и каялся в храме, стыдливо повторяя одни и те же грехи.

И вдруг — надо же! — в минуту смерти, растянувшуюся по ощущениям на года, Господь даровал мне такую любовь, которая всё покрывает, всех прощает и оправдывает. Передо мной прошли чередой тысячи людей в момент самого яркого проявления их духовной сути — и ни одно преступление не то что не задело меня, но из неисчерпаемого источника выплеснуло на них мощный луч света, сжигая тень и заливая светом все греховные каверны в сердце.

Еще недавно я рыдал от горького чувства несправедливости, от боли за униженных и оскорбленных, от жалости неисцелимой, от потери дружбы и любви. Я хватался за Евангелие и вчитывался в строки истины, я брал молитвослов и лихорадочно вычитывал молитвы великих святых, я падал ниц, крестообразно разносил руки и часами творил Иисусову молитву, но лишь обращение к Богу простыми словами, льющимися из глубины сердца, когда ты превратился в полное ничтожество и по-детски заныл-заплакал к Отцу — только это обращение умирающего от боли сердца к Творцу и Вседержителю приносило покой и таинственные слова: мир тебе…И боль отступала, стихала, чтобы чуть позже вернуться и вонзить копие сквозь прободенные ребра в самый центр сердца.

И вот свершилось! В последнюю минуту жизни я простил и возлюбил всех-всех, но более всего любил — тот самый неиссякаемый источник света — Иисуса сладчайшего. Оттуда, из царских Небес, что превыше земных небес, мой Господь Иисус протягивал руки, звал меня к Себе, приглашал разделить с Ним, с Пресвятой Матерью Своей, со святыми и ангелами вечное блаженство. И я, как в детстве, мешая слезы с радостным смехом, доверился и потянулся к моему Богу…