В пятницу составил для Самсонова меморандум на десяти страницах, расписал все дни на месяц вперед. Откуда-то он узнал, что я собираю гостей в субботу, а его не зову, и косвенно высказал свое мнение.
— Конечно, я еще человек новый, — пробасил он. — Но все-таки можно сказать, что мы сработались, Степан Аристархович. Поэтому разрешите заверить вас, что не подведу. А также разрешите пожелать вам приятных развлечений в процессе отдыха. Извините, что несколько преждевременно, — тут он сделал многозначительную паузу и слегка пошевелил ушами, — оказывается, в минуты волнения он ими шевелит, а может, делает это из озорства: мало ли какой бесенок живет во взрослом человеке! — Но у меня, в отличие от некоторых, не будет другой возможности.
— Спасибо! — поблагодарил я, опасаясь, что он начнет по русскому обычаю целоваться крест-накрест на виду у Владика.
Это верно, я не пригласил его. Обдуманно. Не ищу его дружбы и не хочу, чтобы он заблуждался на этот счет. Поработаем года два, там видно будет…
Захар с Валентиной, как и обещали, явились в одиннадцать. К трем мы должны были состряпать обед. Захар отозвал меня в уголок и секретно спросил, будет ли на юбилее моя невеста. Я ответил, что никакой это не юбилей, и убедительно попросил оставить при себе домыслы насчет невесты.
— Не давай ему пить! — весело крикнула Валя, — Медведю окаянному.
Она располнела, но оставалась женщиной цветущей, обаятельной.
Валентина — образец женщины-оптимистки. Всегда одинаково весела и готова к еще большему веселью. На ее круглом лице так и написано: скажи что-нибудь, дядя, и вместе похохочем. Такое молчаливое обращение к окружающим. Все ей нипочем. Отлично понимаю, что Захар — не подарочек: пожилой шалунишка, эгоист, скандалист. А она рада. Чему рада?
Захар говорит, что она напевает целыми днями, как птичка, и по вечерам шьет будущему внуку распашонки и ползунки. Ей памятник при жизни положен за веселье, за доброту, за прекрасное тихое сердце — разве этого мало для памятника?
Валентина мне по-женски сочувствует, и это нисколько не задевает самолюбия.
— Степушка, бедненький! — говорит она. — Как же это ты все один? Давай я тебе заодно с балбесом моим стирать буду. Давай, дружок!
Вскоре квартиру пропитал сочный, мягкий, душный аромат жарящейся индейки. Мы с Захаром накрывали на стол в комнате. Яства и вина не умещались. Хлебницу поместили на телевизор, часть консервов — на книжные полки.
Я переоделся в темно-синий костюм, повязал галстук, зеленоватый, в алых цветах, и стал красивым и добрым.
— Такой парень! — всплеснула руками Валентина, придя с кухни. — Такой очаровательный паренек не пристроен!
Пришел Демидов с супругой и сыном, взрослым юношей, с усиками, прыщиками и волосами до плеч. Демидов сразу извинился:
— Вот мой Антоша! Не мог оставить его одного. Ты уж как хочешь, Степан Аристархович. Давай посадим его где-нито на кухне. Ему много не надо. Батон хлеба и литр водки.
Антоша недовольно повел бровями и дернул отца сзади за пиджак, отчего Демидов чуть не упал.
Дарья Тимофеевна привела своего мужа, персонального пенсионера дядю Прова. Как ни странно, дядя Пров и Антоша друг другу сразу приглянулись и через пять минут уже резались в шахматы на журнальном столике. В моей маленькой уютной квартире стало тесно. Захар включил телевизор, там шли мультфильмы. Женщины суетились около стола. Кати не было.
Под громкий аккомпанемент мультиков вели беседу дядя Пров и юный Антоша.
— Мы новых правил не знаем, — гудел дядя Пров. — Мы пешек не жалеем.
— Так это же не шашки, — учил Антоша. — Филидор всю игру на них строил.
— А нам что Филидор, что Карпов, — одинаково. Мы вот шах вам, коллега, объявим.
Старый Пров раскраснелся и был рад компании, и игре, и празднику. Дарья Тимофеевна редко водила его по гостям.
Кати не было.
— Ну что, перекусим, чем богаты. Прошу за стол, товарищи, — приглашаю гостей.
Через час уже пели песни. Это уж, как известно, такой обычай. Я сам выпил вина и пел с удовольствием. Мы спели "Каховку", потом "Дроздов" и еще что-то, где я слов не знал, лирическое. Портил всю музыку, разумеется, Захар. Во-первых, он старался петь громче всех, во-вторых, когда песня ему надоедала, он, никого не спрашивая, затягивал новую, а, в-третьих, у него слуха нет, и поэтому, когда он начинал новую песню, то никто толком не мог понять — какую.
Все равно было весело. Я сел с краешку, у дверей, чтобы, если позвонит Катя, сразу открыть.
"Почему она не захотела прийти? — думал, улыбаясь гостям. — Может быть, не смогла? Скорее всего — не захотела. Дала понять, что заблуждался насчет нее. А я ничего и не думал такого, ни на что особенное и не рассчитывал. Не ври, Степан, еще как рассчитывал! Ну да ладно".
Валентина поставила на стол чистые тарелки.
— Внимание! — гаркнул Захар. — Прошу нервных очистить зал.
Тут Дарья Тимофеевна внесла огромное блюдо с дымящейся индейкой.
— Эх! — обиделся дядя Пров. — Не предупредили. Зачем же я колбасу проклятую ел!
Юный Антоша рванул индейку за ногу, выломал огромный кус и бросил себе на тарелку, за что и получил от отца по шее.
— Жди, пока разделят, — поучительно добавил Демидов.
