Мелодия для саксофона - [18]

«Чёрта с два я что-нибудь возьму хоть у кого в следующий раз», — подумала Элла, а вслух сказала:

— Обязательно, Фёдор Поликарпыч.

— Вот и молодец, — похвалил начальник, — а сегодня иди домой.

— Так ещё рабочий день, — заикнулась она.

— Ничего, ничего, — ответил он, — я тебя отпускаю.

Элла подхватила букет, подаренный Славиным, свою сумочку, заглянула к Наполеонову и сказала:

— Я домой ухожу, Александр Романович.

— Как, то есть, домой? — удивился он.

— А так! — Элла показала следователю язык и закрыла дверь.

— Не иначе, Фёдору Поликарповичу презент пришёлся по душе, — хмыкнул он.

Много позднее все узнали, что начальник отвёз злосчастный натюрморт к себе на дачу и хвастал знакомым, что подчинённые настолько сильно любят его, что скинулись на букет сирени, чтобы у него в доме и на душе всегда была весна и пахло сиренью.

В общем, Фёдор Поликарпович тоже оказался не обделён юмором и разгадал козни своих подчинённых.

* * *

— Расскажи мне что-нибудь о Гегеле, — попросил Ринат, укладываясь в постель рядом с женой.

— С каких это пор тебя стали интересовать немецкие философы? — тихо рассмеялась Гузель.

— Меня интересуешь ты и Гулька, — серьёзно ответил он жене.

— Ну, ладно, тогда слушай.

Ринат старался не упустить нить рассказа жены, но запомнил только, что родился Гегель в августе 1770 года в Штутгарте.

Отец его служил секретарём казначейства при дворе герцога какого-то. Гегель так хорошо учился, что в двадцать лет стал магистром философии, но ни за что на свете не хотел становиться священником, зато стал воспитателем троих детей некого патриция и занимался творчеством. Потом вернулся на родину и после смерти отца получил небольшое наследство. Читал лекции, не очень контачил со студентами, женился и философствовал, философствовал, философствовал.

— Нет, ну его! У меня голова не казённая, — решил Ринат.

— А представляешь, — неожиданно сказала Гузель, — мы с тобой, взявшись за руки, бродим по ночным узким улочкам Веймара. Гулко разносится эхо наших шагов. И вдруг мы переносимся в Йену, в прошлое, и попадаем в Йенский университет и вместе со студентами слушаем лекции Гегеля.

— Звучит заманчиво, — улыбнулся Ринат, — но я предпочёл бы остаться в настоящем.

— И тебе не хочется побывать там, где Гегель закончил свою «Феноменологию духа»?

— Я думаю, — проговорил Ринат осторожно, — что смогу это пережить.

Гузель снова тихонько засмеялась, а потом сказала:

— Я думала, что Гегель близок тебе по духу.

— С чего это? — насторожился Ринат.

— Но как же?! Ты всегда призываешь поступать разумно!

— И что с того? — спросил он осторожно.

— Как что?! — брови Гузель превратились в луки, собирающиеся выпустить стрелы.

— По-моему, ты хочешь сбить меня с толку, — проговорил муж.

— Нисколечко. Просто именно Гегель ставил разум в центр всего, он так и писал, что разум «на всех высотах и во всех глубинах водружает знак своего суверенитета».

— Не очень-то понятно, что он этим хотел сказать.

— Только то, что разум вездесущ и всевластен. Он даже о боге писал: «Бог есть в существе своём мысль, само мышление».

— Извини, но мне ближе то, что бог есть любовь.

— Гегель считал, что и любовь, и семейная жизнь, и все другие чувства являются формами умозаключений.

— Мне, право, странно слышать такие слова от женщины, — нахмурил лоб Ринат.

— Так Гегель же не был женщиной, — рассмеялась Гузель и тотчас прикрыла рот ладошкой, опасаясь разбудить дочку.

— Не бойся, — сказал муж, — если даже пушки будут палить у нас под окном во славу твоего Гегеля, Гулька не проснётся.

— Он не мой! А кстати, ты знаешь, что выражение «встать на голову» принадлежит Гегелю?

Ринат покачал головой:

— А он что любил стоять на голове?

— В переносном смысле! — фыркнула Гузель. — Он писал: «С тех пор, как Солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек встал на голову. То есть опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что Нус (ум) управляет миром, но лишь человек теперь признал, что мысль должна управлять духовной деятельностью».

— Извини, дорогая, но я что-то запамятовал, — Ринат выразительно постучал себе по лбу, — кто у нас Анаксагор?

— А, один древнегреческий философ середины пятого века до нашей эры. Он был выходцем с Востока, но большую часть своей жизни прожил в Афинах. Его, кстати, принято считать первым профессиональным учёным.

Рината умиляло, что жена рассказывала о неведомом ему Анаксагоре таким тоном, словно он был их соседом по лестничной площадке.

— А кстати, — сказала Гузель, — Анаксагор считал, что мир вечен, «он не сотворим и не уничтожим».

— Мне нравится эта его мысль, — сказал Ринат, теребя шелковистую прядку чёрных ароматных волос жены. И добавил: — А твой Гегель, извини, конечно, на мой взгляд, сухарь.

— Да ладно тебе, — Гузель тихонько стукнула мужа ладошкой по руке, теребящей её волосы, — вот, например, Герцен считал, что «все произведения Гегеля пронизаны поэзией».

— Это он загнул, — сказал Ринат и сладко зевнул.

— Ничего подобного, ведь и сам Гегель говорил, что «Философия душа всех наук», а поэзия одна из форм познания действительности, и поэты были исторически первыми исследователями мира.