Мелким шрифтом - [16]

В конце концов ко мне вернулся дар речи, и я выпалил:

— Как ты мог так поступить?! И с кем — с папой, с мамой и…

— Успокойся, — сказал Оскар. — Не надо так горячиться. Это же к нашей общей выгоде. Папа составлял завещание совсем в иные времена; а нам, дружище, надо идти вперед. Ну, еще вопросы есть?

Внутренне я смирился с тем, что в вопросе ай — пи — о мне не сдвинуть Оскара с мертвой точки, и я сделал последнюю отчаянную попытку воззвать к его нравственным принципам:

— Неужто тебя не мучают угрызения совести? Мы же работаем на производителей страшного оружия.

Оскар усмехнулся — было очевидно, что его нравственные устои столь же фальшивы, как мебель, отделанная «под эпоху Ренессанса», — и произнес:

— Нет — нет. Компания не ограничивается производством ракет, дронов и тому подобного; они выпускают и медицинское оборудование, потрясающие металлические сплавы для…

— На этом кладезь его познаний, и без того неглубокий, пересох; он беспомощно махнул рукой и сказал: — И всякое такое. Ну же, блин, кричи «ура»!..

После чего пнул меня кулаком в плечо и, насвистывая себе под нос, вышел.

УСЛОВИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ ### ###### ##### #####

Б тот же день, попозже, я сидел за столом, и ко мне подошел тот самый тип.

— Фрэнк?

— Здрасте. Вы кто?

— Меня взял на работу ваш брат. Я служу в отделе [пауза].

Я рассмеялся:

— А, понял, вы — невидимый юрист, сидящий за «китайской стеной, опутанной колючей проволокой суперзапретов». Если вдуматься, все это нелепо и постыдно, не находите?

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваше утверждение, — без улыбки сказал он.

УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ СПАСИТЕЛЕЙ

Не удивляйтесь, если они явятся вам в кроссовках.

Заново переживать собственное прошлое было сущим наказанием. Я сжимал в руках кружку и думал о том, что все осталось как было — холодный кофе, контракт с May Contain Nuts, рассыпанный сахар, сверкающий сладкими созвездиями, — но в то же время все было другим. Я был другим — или прежним. Я снова стал Фрэнком.

Подошла моя прекрасная барменша и спросила, все ли у меня хорошо. Она пояснила, что я истерически смеялся и пугал посетителей кафе. Я отметил, что у нее широкие, манящие бедра и чуть — чуть выдающийся животик.

Сам не зная, что несу, я сказал:

— А вы не знаете — есть на планете место, где нет юристов?

Многозначительно посмотрев на меня, она спросила:

— Вы о чем?

— Место, где нет юристов, нет контрактов, никто постоянно не волнуется, как бы не получить нож в спину, — и может быть, там даже никто не говорит по — английски.

— А, понятно, — ответила она. — Знаю я такое место. Прошлым летом ездила на Майорку, так там каждый второй по — английски вообще ни бе ни ме. Это был пипец.

Она одарила меня очаровательной улыбкой и оставила наедине с моими путаными мыслями. Я посмотрел на зажатый в руке контракт. Потом просто стал пялиться на пол — и пропялился бы на него еще час, не появись на периферии поля моего зрения неопознанные черные кроссовки. Мой взгляд скользнул вверх по паре полотняных брюк, по выглаженной белой рубашке — и встретился с Дагом, на лице у которого застыло выражение настолько дикой озабоченно, сти, что я спросил:

— О господи, Даг, что случилось?[68]

— Пошли, Фрэнк, — ответил он. — Надо нам с тобой спокойно посидеть — поговорить.

Я беспрекословно пошел с ним. У себя в офисе Даг за. варил чай, пододвинул стул и сел напротив меня. Он ниче. го не говорил, ничего не спрашивал, просто сидел и молчал, пока я не сказал:

— Я начал вспоминать… всякое.

— Но это же замечательно, — начал Даг, но, посмотрев на мое лицо, уточнил: — Или нет?

— Я ненавижу Оскара, я работаю на фабриканта оружия… — начал я. И внезапно принялся плакать. Даг протянул мне салфетки. Слезы все текли и текли. Даг потрепал меня по плечу, и на какой — то миг мне показалось, что его рука — единственное, что удерживает меня в реальном мире[69]. Похоже, он это понимал, потому что долго молчал, прежде чем сказать:

— Ммм… да, это уже больше похоже на того Фрэнка, которого я помню.

— Оскар и Элис ничего такого мне не говорили, когдая спрашивал про свою прежнюю жизнь, — тут по моему лицу наперегонки со слезами пустились сопли. — Они говорили, что у меня все было прекрасно и я просто перенервничал.

— Слушай, Фрэнк, не надо верить всему, что тебе говорят.

Я разразился чередои тоненьких детских всхлипов:

— Простите, Даг. Я в полном раздрае.

Мы, мужчины, не приспособлены для ведения задушевчых бесед, и в таких ситуациях нас немного заклинивает, Я улыбнулся, отхлебнул чая, спрятал за чашкой свое зареванное лицо. Немного пришел в себя, вытер слезы — и между нами повисло молчание.

Внезапно Даг — пытаясь, как я подумал, разрешить эту неловкую ситуацию, — вскочил и заявил:

— А пойдем — ка! Хочешь, я тебе покажу кое — что потрясающее, Фрэнк?

Но опаленный своими откровениями и затвердевший в горниле шока, я пробормотал:

— Извините, Даг, на сегодня с меня хватит потрясений.

— Глупости. Тебе понравится, Фрэнк, поверь мне.

Он прошел через комнату к дивану. Диван был в стиле Дага — функциональный, коричневый и какой — то очень серьезный и неуловимо скандинавский.

— Обо мне тут много всяких глупостей болтают, Фрэнк. Будто я часами пребываю в глубокой математической медитации. На самом же деле я просто люблю вздремнуть.