Мельин и другие места - [123]

— Отойдемте в сторону, чтоб нас не увидели, кому не следует. — И легонько тронул своего коня поводьями. Углубившись в ряды нашего войска шагов на дюжину, я спешился и протянул Меч младшему из двоих кузнецов. Протянул, и сказал:

— Дай мне свой.

Турич удивленно посмотрел на отца, а тот молча кивнул: делай мол, что велено. Замятня отстегнул свой меч, разваливший не одну голову, и протянул мне с великим почтением. С таким же почтением он принял мой Меч.

— Запомните, что скажу. Запомните и сделайте именно так, чего бы вам это не стоило. Иначе ждут нас поистине черные дни. Возьмите этот Меч и сохраните его. А настанет время, я приду за ним. Ибо он есть главная ценность земли Русской. Теперь пойдемте. Не стоит задерживаться.

— Выполним, Всеслав, как велишь! — Гулко пророкотал в ответ Буй — Тур. — Сами не сможем, так детям своим заповедуем. А сын его лишь молча кивнул льняной головой, не сводя с меня синих, как небо, глаз.

Когда я вернулся на свое место, впереди потрепанных сотен воеводы Мстана, сам он был уже там и молча оглядывал место предстоящего сражения. Оглядывал и в глазах его я не видел ничего, что сулило бы добро. Знал старый опытный воин, что предстоит сложить тут головы нам всем, если не произойдет чуда. А я, ставший причиной невиданного сопротивления, с которым не сталкивались служители веры Христовой, Всеслав — чародей, собирался свершить это чудо. И спасти тем самым людей, возлагавших на меня многие надежды.

— О чем, думаешь, Тужирич? Никак, помирать сегодня собрался? — Спросил я подъезжая.

— Помирать, говоришь, чародей? Да я еще тебя пережить собрался. — Сумрачно произнес воевода.

— Эх, Мстан, не одну чашу лиха мы с тобой выхлебали, и ни разу я не видел тебя в таком настроении.

— Эка невидаль. Настроение! Вон посмотри, перед нами настроение стоит стройными рядами. Под хоругвями своими, Волос их побери!

Воевода досадливо сплюнул под ноги. Он всегда бился пешим, не признавая верхового боя. Вот и сейчас стоял он, твердо попирая промерзшую за зиму землю короткими крепкими ногами в сапогах из оленьей кожи. И я видел, что готов он ринуться в бой и сложить голову хоть сейчас. Во славу Перуна и Сварожичей. Я спешился и шлепнул коня по крупу ладонью в боевой рукавице. Умное животное, повинуясь молчаливому приказу, отошло в сторону. Мстан в недоумении уставился на меня.

— Знаю я, воевода, что не нужно им все наше войско. Я один нужен. Потребно им, чтоб я пришел и поцеловал крест на глазах у многих. И тогда смогут сказать они, что проиграли мы свою битву, а Боги наши пали под напором воинств Белого Христа. И может статься, не станут вас истреблять безжалостно. Зачем? Без главного смутьяна вы к ним сами скоро притечете и крест целовать будете, на верность присягая.

— Уж не собрался ли ты им на милость сдаться? — Изумлению воеводы не было придела. — Они ж тебя сразу в куски рвать начнут! Меч твой чародейский тебе там не поможет. Там, посмотри только, иноков вон какая тьма. Не совладать тебе с ними. Ох, не совладать, Всеслав. Не дури, давай вместе смерть примем. Рука об руку, как сражались весь этот год. Так, что б перед Богами не совестно было!

— О том, чтоб помереть достойно, это я уже думал. Только не могу я себе позволить головы сложить и людям погибнуть дать. Ты — воевода, тебе и положено о смерти достойной думать. Ты с рождения об этом только и мечтал, Мстан Тужирич. А у меня другое предназначение. Я людей сберечь должен. И сам выжить. Так-то, воевода. Апо тому и не отговаривай даже, я все решил уже. Пойду я. Выторгую вам свободу. Сразу же меня вешать ни кто не будет, в лесу то. В Киев повезут. А там уж, при большом стечении народа, меня либо с веревкой познакомят, как татя беззаконного, либо на костер отправят, праведность мою проверить. Так ведь и до Киева путь неблизкий. А в дороге много чего случиться может, — заключил я. — А потому, воевода, не тужи и не печалься. Смерть геройскую отложи до более удачного времени. А я смерти не страшусь, Мстан Тужирич. Я ведь к ней сам с детства готов, не хуже тебя. Но людей всяко выводить надо. Ты их и выведешь. А я пока пойду, договорюсь, что ли.

Мстан вздохнул, тяжко, как будто навалили на него неподъемный камень. Вздохнул, сплюнул на истоптанный снег под ногами, который стал уже раскисать в мерзкую жижу, и угрюмо молвил:

— Ладно, ступай уж, коль сам все решил. Только вот сгинуть не моги даже. А коль что не так пойдет, ты хоть знак дай. А мы уж тебя вызволять будем. Сил у нас недостаточно, сам знаю, но не сила в бранном поле помогает, а доблесть. Ступай, выторговывай свободу. Только помни, не будет нам радости, если ты там голову свою сложишь. Иди, Сварог да пребудет с тобой!

И я пошел, пристегнув меч, который мне дал юный Замятня, и снимая на ходу боевые рукавицы. Биться сегодня я ни с кем не собирался. Сегодня я буду выторговывать мир для своих соратников. Тяжкий труд, да и не поручится никто, за то, что не положат нас тут всех, даже если я им дам себя скрутить по рукам и ногам. Надо все дело так повернуть, чтоб и я жив остался, и войско наше не сгинуло, что б Ярославичи решили, будто на их стороне победа. Про Меч-то Русский они знали, как пить дать. Вот его мы и предложим в качестве откупа. Тольке не Русский Меч, а меч Турича, который при ноге в ножнах у меня висел и ждал своего часа, дабы сослужить последнюю службу. За спиной у меня воины в недоумении переглядывалось и чесали в затылках. Спину просто жгло от их взглядов, вопрошающих: «Что делает, куда идет? Сгинет ведь!»