Меланхолия - [17]

Шрифт
Интервал

От окна, засыпанного снегом, сильно тянет холодом. Постепенно светает — начинается невеселый зимний день.

Как все это давно было! Помер дедушка, постарели ро­дители, выросли дети...


О, милые дни детства!

И вот опять такие же рассветы... Овец надо резать.

С лучиной под гарнцем или горлачом, чтобы ветер не погасил, идут через двор в хлев. Темень... В хлеву стоит ко­рова и жует жвачку. Овцы лежат у стенки, тесно прижав­шись друг к дружке. Одна из них жует соломинку, быстро вбирая ее беззубым ртом, губами. Повернула голову на свет. Глаза сверкают, как у кота в ночи, словно в них пьшает кро­ваво-красный огонь. Надо ловить: расставив руки, надо хва­тать за бока, за шерсть... Разбегаются...— лови их! Поймали. Бьется в руках, вырывается... Тянут, зажав ногами шею. Знает ли она, что на смерть ведут? В хате топает копыт­цами, упирается. Просыпаются дети. Они хотят смотреть, а на них кричат, и они лезут на печь, где можно лежать на тепленьком и смотреть, как будут резать. Нож наостренный. Корытце мать подставляет под шею. «Держи за передние ноги»,— тревожно говорит отец. Затем круто назад отки­дывает овце голову. Лявонка, лежа на теплой печке, отво­рачивается — не может этого видеть. Трепещет зарезан­ная овца все слабее. Едва-едва. Пустили: освежевалась овца. Голова откинулась, ноги коченеют, вытянулись. Отец стоит с засученными рукавами, с ножом в крови. И пальцы его в крови — словно убийца, насупленный и сердитый. Смотрит вниз на овечку, отдыхает и ждет, когда она затих­нет. Потом взял за ногу, за копытце и надрезал кожицу колечком, точно так же, как мальчишки надрезают на лозе кору, делая дудку. И вторую ножку, и все ножки. Потом завернул на ножках кожицу. Мясо белое... Просунули пал­ку под жилы в задних ногах, к палке привязали веревку, перекинули через шест у потолка и стали тянуть. Подтянули овцу за ноги довольно высоко, кровавой головой вниз,— выше, ниже, чтобы ловчее было обдирать. Привязали. Голова болтается, кровавит. Отец подпоясался материным фартуком и стал разрезать кожу по брюху, от шеи до са­мого хвоста. Потом, помогая ножом, пальцами и кулаками, принялся отделять кожу от мяса. И кожа все более отде­ляется, как отставшая кора весной. Смешная стала овца — без шубки... Растянули шкурку на полу, шерстью вниз, посыпали крутой солью, густо-густо, свернули и на время оставили под скамьей. Позже повесят ее на шест, а всякие там скрюченные кончики — ножки, голову, хвостик — ра­стянут лучинками, чтобы лучше сохли. Шест висит у самого потолка, возле печки, где тепло. Подсохнет шкурка — от­дадут выдубить, будет Лявонке кожушок.

Но еще надо потрошить... Мать поближе подставляет корыто...

— Ой-ой-ой! Суягная! — стонет отец.

— Как же мы обманулись? — удивляется мать.

Отец вываливает вместе с каким-то пузырем и опускает на пол, очень осторожно, двух скользких ягнят. У них чер­ная и красивая, как у господ на воротниках, короткая вью­щаяся шерсточка. И очень большие, крупные головки.

Рассматривают их. Отец говорит: «Были бы бараны... не жалко!»

И Лявонке становится больно от такой жестокости. Вот так, не при этом сказано, и люди... Как те резаные овцы, фу, страшно и неприятно... Жить лучше, жить лучше, пока живется.


О, милые дни детства!

Пошли молотить. Слепой дедуня и тот, чтобы не быть лодырем и дармоедом, сидит над корытом: джир-джир-джир!..— и трет на терке картошку. Нащупает в миске в воде, достанет из воды, отряхнет картофелину и на терке — джир-джир-джир! — пока в руке не останется такой кро­хотный кусочек, что и зрячему можно пальцы оцарапать, и только тогда бросает его в ушат.

Тертая картошка медленно ползет в корыто мягкой серо­-красной кашей с розовой жижей внизу.

Эх, почему это дедуня, мужчина, не стесняется, зани­мается женской работой? Ведь его никто не принуждает, даже сердятся, что никого не хочет слушать и не уважает свою старость, свою слабость...

Лявонка просыпается, прислушивается к этому монотон­ному джирканью, лежит тихо и думает...

Давно прошли те дни. Давно помер дедуня, так и не дож­давшись лучших времен...

Вырос его любимый Лявонка, набрался сил, повидал свет...

А что он может изменить в жизни? Где они, те лучшие деньки?

И вот опять, как когда-то, лежит тихими рассветами в сумрачной хате, лежит и думает, да только не испытывает уже прежней радости жизни.

— А где же те надежды, а где же та борьба? Сгореть от стыда можно!

Нет, надо еще жить, надо двигаться вперед. Надо сей­час же встать и пойти помочь, родителям молотить.

Прочь все мысли!

Лявон встал — один во всей хате, даже как-то жутко. Отыскал впотьмах корец на посудном шкафчике и вышел в сени напиться.

Жажда разобрала за ночь, после дороги и деревенского ужина. С удовольствием напился. Вышел на крыльцо, по­смотрел на небо. Ясная погода, звезды мигают, деревья дремлют, крыши спят... Прихваченный за ноги холодком, вернулся в хату.

Совестно спать, хотя и очень хочется. Ведь надо пойти в гумно, подменить в работе мать. Стал обуваться, надел вместо своего пальто отцовский жупан, ведь там будет пыльно. Аккуратно прикрыл дверь и вышел во двор, затем через калитку и сад подался к гумну.


Еще от автора Максим Иванович Горецкий
Виленские коммунары

Роман представляет собой социальную эпопею, в котрой показаны судьбы четырех поколений белорусских крестьян- от прадеда, живщего при крепостном праве, до правнука Матвея Мышки, пришедшего в революцию и защищавщего советскую власть с оружием в руках. 1931–1933 гг. Роман был переведён автором на русский язык в 1933–1934 гг. под названием «Виленские воспоминания» и отправлен в 1935 г. в Москву для публикации, но не был опубликован. Рукопись романа была найдена только в 1961 г.


На империалистической войне

Заключительная часть трилогии о хождении по мукам белорусской интеллигенции в лице крестьянского сына Левона Задумы. Документальная повесть рассказывает о честном, открытом человеке — белорусе, которые любит свою Родину, знает ей цену. А так как Горецкий сам был участником Первой Мировой войны, в книге все очень правдиво. Это произведение ставят на один уровень с антивоенными произведениями Ремарка, Цвейга.


В чём его обида?

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тихое течение

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Открытая дверь

Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.


Где ночует зимний ветер

Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.


Во всей своей полынной горечи

В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.


Наденька из Апалёва

Рассказ о нелегкой судьбе деревенской девушки.


Пока ты молод

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шутиха-Машутиха

Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.