Мекленбургский дьявол - [104]

Первыми шагают в общем строю мекленбуржцы. Впереди пикинеры в немного помятых, но при этом начищенных кирасах и шлемах, с пестрыми флажками на древках. За ними мушкетеры и гренадеры. Примерно в таком же порядке за ними следуют солдатские полки. За ними стрельцы с бердышами на плечах. Хотел было прихватить с собой панинских морпехов, но потом не стал. Не те времена, чтобы туда-сюда кататься ради парада. К тому же у них и в Азове с Керчью дел хватает.

Самого Федора жду в Москву зимой вместе с походной станицей от донских казаков и посольством с изъявлением верности от Шахин-Герая. Награжу и, пожалуй что, назад отправлю.

Ну и, конечно, кавалерия. Драгуны, рейтары, черкесы из полка, что был собран в Кафе из получивших волю рабов. Дворянские сотни с копейщиками в первых рядах. Все на хороших лошадях, благо в них теперь недостатка нет.

Последней двигается артиллерия. Сначала батареи единорогов, а потом трофейные пушки. Большие, малые, медные, бронзовые. Прихотливо украшенные фигурным литьем и почти без украшений. После парада их выставят на Красной площади, чтобы народ смог вдоволь полюбоваться, а потом отправят в Пушкарский приказ. Одни оставим в арсеналах, другие отправим в переплавку.

Кстати, обязательно прикажу отлить в честь победы новые колокола и пущу слух, что металл брали из захваченных у нечестивых агарян пушек. На самом деле пушечные сплавы не слишком годятся для колоколов, и наоборот, но легенда будет красивая.

Москва уже была совсем близко. Более того, можно было разглядеть выехавшего к нам навстречу патриарха вместе с клиром и депутацией от боярской думы во главе с Никитой Вельяминовым. Еще немного – и выстрелят пушки, а затем ударят во все колокола, но по нашим рядам вдруг стали разноситься не соответствующие торжественности момента смешки.

– Кто ще шмее, пся крев?[44] – выругался перешедший от волнения на польский Михальский.

– Что там еще? – небрежно обернулся я и едва не расхохотался сам.

Как оказалось, с поля нам навстречу выскочил молодой заяц-русак и, увидев наше воинство, застыл в нерешительности. Вид его был при этом так потешен, что от улыбки не смогли удержаться даже самые суровые воины.

– Шалоный заяц![45]

– Как ты сказал? – нахмурился я, что-то припоминая.

– Дурной заяц, ваше величество. Говорят, это плохая примета!

– Государь, – звонко воскликнул Петька, выхватывая из притороченного к седлу саадака лук, – позвольте я его подстрелю?

– Или я, – поддержал его порыв царевич.

– Нет! Не сметь!

– Но почему?!

– Знаешь, Казимеж, – хмыкнул я, не обращая внимания на возмущение пацанов, – примета и впрямь так себе, но чтобы она сбылась, надо еще этого зайца съесть. Поэтому давай его просто отпустим.

– Вы думаете? – удивился Корнилий, что я назвал его прежним именем.

– Поверь мне, я знаю, о чем говорю! И поэтому, – обернулся я к косому, все еще пребывающему в прострации, – ну-ка, пошел вон отсюда!

Обалдевший зверек как будто услышал меня и, развернувшись, стреканул прочь, словно от нечистой силы.

– Беги, лопоухий! – заулюлюкали ему вслед ратники.

– А вот теперь можно ехать.

Эпилог

Зима семь тысяч сто тридцать первого года[46] прошла на Руси спокойно. После удачного похода царя Ивана на Азов никто не рисковал тревожить ее пределы. И мир после него длился долгие и долгие годы. После кровавой и кончившейся по большому счету ничем битвы с турками Речь Посполитая притихла и не рисковала грозить войной своему восточному соседу.

Юный султан Осман хоть и поклялся отомстить московскому царю за потерю Азова и других городов Причерноморья, выполнить свое намерение не успел. Обвинив янычар в собственной неудаче, он спровоцировал мятеж, во время которого и погиб. На престол взошел его слабоумный дядя Мустафа, которого потом сменил малолетний Мурад, и Османская империя вступила в многолетний кризис. Персидский шахиншах Аббас, крымский хан Шахин-Герай, донские и запорожские казаки со всех сторон терзали ее земли, а управляющие страной визири, евнухи и вдова султана Ахмеда Кесем, мать Мурада, боролись между собой за власть.

Лишь однажды турки попытались послать эскадру к берегам Крыма, но там их встретил флот адмирала Панина. С галеасов к тому времени убрали гребцов, заменив их тяжелыми и дальнобойными пушками, превратив, таким образом, в двухдечные галеоны. Вдобавок к ним на верфях Таганрога приглашенные из Голландии специалисты построили два трехдечных.

Никто еще не называл эти корабли линейными или фрегатами, но на двух нижних палубах у них стояли тридцати двух- и двадцати четырехфунтовые длинные пушки, а на верхней и квартердеке полупудовые «грифоны». Один залп такого монстра мог пустить на дно любую галеру, что они и продемонстрировали в первой же стычке.

Уцелевших в огненном аду турок на берегу отлавливали татары и приглашенные ханом казаки, после чего прямиком отправляли на невольничьи рынки. По свидетельству очевидцев, цены на рабов в том году упали до цены кружки бозы – напитка из перебродившего проса.

После этого победоносная эскадра подошла к Стамбулу, где начались длительные и упорные переговоры, закончившиеся заключением «Вечного мира». Вечно он, конечно же, не продлился, однако Крым впервые был признан независимым государством, а Керчь, Азов и Ахтиарская бухта объявлены владениями Москвы.