Мехман - [77]

— Ах, эта Зарринтач! — продолжала возмущенная Селима. Она никак не могла успокоиться. — И ты знаешь, она просто стала вроде сестры жене прокурора. С кем бы ни сидела, с кем бы ни стала заводить речь о Зулейхе, о ее матери Шехла-ханум, — жестикулирует, шепчется в разных углах, пугает людей: «Разожму руку — прокурор на моей ладони, сожму руку — прокурор у меня в кулаке…»

— Мехман очень честный человек, Селима.

— Может быть, но теща его страшно необузданная, вздорная женщина. Пока зять был в Баку, до самого его возвращения только и разгуливала, расфуфыренная, с дочерью по улице, со всеми болтала, сплетничала чуть ли не со звездами…

— У Мехмана совесть чиста, Селима. Он принципиальный и честный человек. Таким и должен быть прокурор.

— Хорошо бы ему самому заняться детсадом.

— Комиссия все проверит, все выяснит.

Вахидов побрился, подстриг усы. Он наскоро позавтракал, отдохнул немного и только собрался пойти в райком, как зазвонил телефон.

— Да, здравствуйте, приехал. Слыхал ли про возвращение прокурора? Да, слыхал. Хотите зайти в райком? Немного погодя. Скоро я буду.

Вахидов положил трубку.

— Наверно, Кямилов? — предположила Селима.

— Он самый.

— Зачем ты ему так срочно понадобился? Что это он так волнуется? заметила Селима. — Это же очень нехорошо, что вертушка Зарринтач врывается в дом человека, который мог бы ей быть отцом. А вместо этого она становится чуть ли не его опекуншей, крутит и вертит им. Ты понимаешь, ведь это и для тебя нехорошо: не хочется, чтобы люди плохо отзывались о председателе райисполкома — о человеке, стоящем рядом с секретарем райкома. Глупые, бестактные поступки подрывают авторитет человека, разве не так?

— Верно, Селима, надо оберегать свой авторитет, свое имя.

— Верблюд прячет голову в кусты хлопчатника думает, что никто его не видит. Так же поступает в эта гора мяса, Кямилов. Почему он не думает о своих детях, о своих внуках? А вдруг они приедут сюда на лето?

Почему этот Кямилов не дорожит мнением людей? Мардан, почему ты не поговоришь с ним как товарищ и как секретарь райкома обо всем этом?

— Так вот ты какая! Оказывается, о многом ты успела подумать за это время, что меня не было, — произнес Вахидов, остановившись у двери.

— Много у меня накопилось на душе, но ты все твердишь мне — не вмешивайся. И я не вмешиваюсь, Мардан.

— Да, Селима, будет лучше, если ты займешься своими делами в больнице…

— Полставки, пол-единицы, полчеловека?

— Нет, будь полной единицей, но на своем месте, на своем поприще, дорогая медсестра. — Мардан нахмурил брови. Вряд ли стоит путать свои служебные дела с делами домашними, особенно людям, которым доверена руководящая работа. Иначе трудно будет понять, например, кто является заведующим роно и кто назначает в школу преподавателя. Он или его жена…

— Это надо сказать самому заведующему роно.

— Говорили уже, Селима.

— Что же ответил заведующий?

— Признал ошибки.

— Если бы можно было искупить вину только просьбами об извинении, извиняющихся было бы слишком много… Я бы тоже делала, что хотела, потом говорила: «Ах, Мардан, виновата, я уже договорилась о полной ставке».

— Нет, Селима, так поступать не надо. — Взгляд Вахидова стал суровым, улыбка исчезла с лица. — На счет полной ставки не может быть разговора. Надо быть скромной, поняла?

— Да, Мардан… Поняла… Ясно, товарищ Вахидов! Наша двадцатилетняя совместная жизнь ясна, как солнце.

— Такой она должна быть всегда! — Вахидов уже открыл дверь и, стоя на пороге, повторил: — Всегда!

Нельзя путать домашние и служебные дела.

— Можно подумать, Мардан, что я…

— Я ничего не думаю, милая моя медсестра, я только помню, что работаю в районном комитете партии, сказал Вахидов.

Селима не успела ответить, муж был уже на лестнице. В замешательстве она провела рукой по своим черным шелковистым волосам. Она сожалела, что завела этот разговор. Муж и так утомлен.

— В нашей жизни всегда все было ясно, — тихо прошептала она. — И всегда будет такая ясность, Мардан! Будь спокоен, не сомневайся в своей Селиме…

42

Вахидов просмотрел записи в блокнотах, сделанные во время последнего объезда селений. Он тут же выписал на отдельный лист самые срочные дела и отметил, кому что следует поручить. Многое ему удалось проделать во время поездки, но предстояло осуществить гораздо больше.

Вахидов хмурился. Не работа мучила его, нет. Надо, наконец, решить, как быть с Кямиловым. Даже там, в горах, среди множества забот он не переставал думать о Кямилове и его поступках: Секретарь райкома должен открыто показать свое отношение к конфликту, возникшему между прокурором и председателем райисполкома. Время для этого уже наступило…

«Кто из них прав?» — неоднократно спрашивал сам себя Вахидов и взвешивал факты, боясь допустить ошибку. В этих поисках истины Вахидов не раз думал о Мехмане. Вахидову казалось, что он видит в нем любимого сына… «Сейчас повсюду идет борьба, глубокая, острая и напряженная. Новая жизнь пробивает себе дорогу, идет вперед, преодолевает сопротивление, разрушает сети и западни, расставляемые классовыми врагами, побеждает их в рукопашном бою. Разве мы сможем когда-нибудь забыть эти тридцатые годы!