Мехман - [6]

И когда спектакль закончился и занавес опустился, они, не сговариваясь, вышли из театра вместе…

Луна на минуту выглядывала в просвете туч и вновь скрывалась за ними. Молодые люди шли и молчали. Зулейха ждала с нетерпением, когда спутник заговорит, но он не находил слов. Они оставили позади уже много улиц, пока, наконец, Зулейха не произнесла недовольно:

— Я должна торопиться. Мама, наверное, уже волнуется.

Мехман ничего не ответил. И снова они пошли молча.

— У нас такой узкий переулок. Темный… — добавила девушка.

— Я вас провожу. Не бойтесь… — заговорил Мехман.

— Ну, стоит ли вам беспокоиться…

— Нельзя же отпускать вас одну…

— Я не боюсь. Я просто так сказала… Большое вам спасибо, но я могу и одна пойти.

Зулейха прибавила шаг, но Мехман догнал ее и, сам не зная, как получилось, взял девушку под руку.

— Нет, я не оставлю вас одну, — сказал он.

Зулейха доверчиво прижалась к нему, и они пошли дальше попрежнему молча. Впервые в своей жизни Мехман вел девушку под руку. Казалось, ее локоть излучал электрические искры, и искры эти обжигали его. Он словно опьянел, ощущая на своей щеке ее дыхание. Он не чувствовал своих шагов, летел, а не шел. И все-таки он делал усилия, чтобы не поддаться обаянию, не изменить своему обычному суховатому тону.

— Далеко ли вы живете?

— Нет, не далеко. Но, право, я не хочу вас беспокоить.

— Уверяю вас, меня это совсем не затрудняет…

Зулейха сказала печально:

— Вам, наверно, скучно со мной…

— Скучно ли, весело ли, но не годится девушке ходить ночью одной, да еще по такому глухому переулку. Вас могут напугать.

— А вам это разве не все равно?

— Нет, не все равно. Мой долг — доставить вас живой и невредимой домой.

— Долг? И только?

— А что же еще?

Зулейха как будто не расслышала. Она посмотрела на луну, всплывшую над облаками и осветившую узкую кривую улицу, обсаженную деревьями.

— Любите ли вы природу так же сильно, как свои книги? — попыталась она изменить тему разговора.

— Да, я люблю природу. Я всю вселенную люблю…

— А разве сама природа не есть большая книга?

— Вы правы, это живая книга, умная, глубокая…

— Природа плачет, природа смеется. Посмотрите, Мехман, чего только не происходит в природе: раскрываются бесчисленные цветы, а соловьи поют им свои песни, выражая свое горе. Словом, природа живет…

— Но без книг нельзя познать природу.

— Может быть, напротив, книги нельзя познать без природы?

— О, вы, оказывается, знакомы с философией, Зулейха-ханум.

— Разве философия не для того возникла, чтобы объяснить явления природы?

Мехман посмотрел на девушку с удивлением и любопытством. Он спросил уважительно:

— Значит, вы не бросили свое образование, вы продолжаете учиться? А мне казалось…

Зулейха сконфузилась.

— Нет, врачи отсоветовали мне учиться в этом году, — робко стала она объяснять. — Находят, будто я слаба здоровьем…

Мехман слегка потряс руку Зулейхи.

— Врачи, пожалуй, немного ошибаются…

— У меня учащенный пульс. Говорят, будто тяжелые переживания отразилась на моем сердце.

— Ну что вы, Зулейха! Надо избегать пустых и лишних страданий.

Так, беседуя полунамеками, они подошли к подъезду того дома, где жила Зулейха. Девушка остановилась.

— Ваша мать тоже, наверное, беспокоится, что вас так поздно нет? спросила она.

— Моя? — улыбнулся Мехман. — Нет, о сыновьях матери так не беспокоятся. — Мехман уже осмелел и чувствовал себя с Зулейхой более уверенно. Он даже мог шутить.

И вдруг девушка огорошила его. Повернув к нему лицо, бледное от лунного света, она спросила прямо:

— Почему вы не отвечали на мои письма?

Мехман промолчал, как будто не понял.

— Не только на письма, но вы не отвечаете на мой вопрос…

— Это очень сложный вопрос, Зулейха. Очень сложный.

— Но именно этот, — Зулейха сделала ударение на слове «этот», «вопрос» надорвал мое сердце, оторвал меня от учебы… Я стала такой рассеянной… такой нервной…

— Откуда нервозность у молодой, здоровой девушки? Не верьте врачам. Вам надо себя взять в руки…

— У вас каменное сердце, Мехман.

— Каменное? Почему вы так думаете?

— По всему… по вашей жестокости… По тому, как вы оставляли безответными мои письма. Ведь я так страдала… По вашей холодной философии.

— Вовсе не холодной. Разве обман лучше? Отношения между людьми должны быть правдивыми, ясными…

— Будь они не так ясны, мне не пришлось бы страдать…

— Я не хотел вас обидеть, Зулейха. Я имел в виду…

— Вы любите только свои книги, Мехман. Больше ничего…

— Я готовлюсь для жизни, для борьбы. А в книгах я черпаю для этого необходимые знания.

— Ах, Мехман, — перебила его Зулейха, — даже разговор, простой разговор вы превращаете в научную лекцию.

— Лекции — дело полезное, — пытался отшутиться Мехман.

— Какой вы сухой, Мехман!

— Я только хотел сказать, что надо стремиться к знаниям.

— Нравоучения, одни нравоучения! Сухие наставления из учебников… Вот если бы у вас в груди билось настоящее сердце!.. Тогда… Только подушка моя знает, как я мучаюсь, страдаю… Днем я скрываю слезы. Но вам этого не понять, вам не понять, в какую страшную бурю я попала!

— Если все это искренне. Если это правда… то я… то мне жаль…

Мехман был охвачен смятением. Жизнь развернула перед ним новую страницу, полную заманчивого, загадочного, непонятного содержания.