Механический ученик - [9]

Дела Ползунова на Барнаульском заводе сперва складывались как нельзя удачно. Через год его произвели в прапорщики, унтер-шихтмейстеры, немного прибавили жалованья. Унтер-шихтмейстеру по чину полагалась прислуга. К Ивану приставили денщика Семёна и дворовую девушку Прасковью.

Андрей Иванович Порошин всячески покровительствовал ему. По его просьбе иноземный инженер Иоанн Христиани обучал Ивана пробирному, плавильному и другим горным наукам, дабы сделать его достойным к производству в младшие офицеры.

Казалось, что перед Ползуновым открывается безоблачное будущее. Но жизнь распорядилась по-другому. Порошин служил на Алтае недолго. Через несколько лет он уехал в Петербург, где получил чин полковника и должность начальника Колывано-Воскресенских заводов. Управлять заводами он по приказу государыни должен был, находясь в столице, а на заводах всем распоряжался Христиани. Понятно, что у Христиани не хватало времени, и он занимался с Ползуновым всё меньше и меньше. Учёба закончилась тем, что он дал Ивану необходимые книги да иногда освобождал его от работы ради занятий.

По вечерам Иван много читал, выводил на бумаге чертежи машин, механизмов. Весь вечер в его клетушке горела свеча.

Для барнаульских парней он навсегда остался чужаком. Весёлые вечёрки с песнями проходили без него. Кличку ему дали — «колдун». Проходя по улице, он иной раз слыхал за спиной это слово.

Заводские дела, порученные Ползунову, не имели отношения к наукам. Он работал писцом. Работа требовала одного — точности.

Вместе с горными мастерами Ползунов взвешивал привезённую руду, определял пробу серебра, измерял влажность. Всё записывали в особые книги. Только потом руду отправляли на переработку. Отвлекали Ползунова и другими поручениями, но, памятуя его аккуратность, всякий раз возвращали назад, на приёмку.

Однажды после трёхмесячного отсутствия он заглянул в документы и ужаснулся: всё это время никто не учитывал влажность руды! Это грозило неприятностями. Он тотчас сел за донесение Христиани. «Весь 1751 год, — писал он, — по многократным чинимым апробациям из каждого пуда серебряных руд выключалось полфунта. В нынешнем 1752 году надобно также принимать руду за выключкой на сырость».

Ползунову объявили благодарность. Но его положение изменилось мало. Работать писцом было скучнее скучного.

Летним воскресным утром он сидел дома над книгой знаменитого петербургского монетного мастера Ивана Шлаттера.

«Сие есть совершенное описание, как все употребляемые к монетному делу металлы пробовать и перечищать и какие к тому делу потребности надобны. Я уповаю, что сей трактат, который на Российском языке впервые издан, будет воспринят с приятнейшей склонностью, понеже намерение моё к тому усердное и простосердечное было».

Ползунов оторвался от книги, прислушался. Совсем рядом, в саду, его мать с кем-то разговаривала. Иван выглянул в окно — Дарья Абрамовна беседовала с Сенькой Черемисиновым. Разговор шёл о нём.

— Учёность, милая Дарья Абрамовна, это, конечно, хорошо, — говорил Сенька. — И унтер-шихтмейстер для солдатского-то сына высокий чин. Но чин чином, а деньги деньгами. Какой толк в учёности, ежели ты беден. Только зря будешь вечером свечи жечь да глаза портить.

— Ну а что делать-то, Сенечка! Я вижу, что мой Ванюша не ломается на горных работах да не слепнет возле печей, — и на том спасибо. А деньги-то, где же их взять?

Семён облокотился на калитку и отвечал с усмешкой.

— Кабы уговорили вы Ваню меня кое в чём послушать! Я, может, в науках и не преуспел, зато места у меня всю жизнь добрые, хлебные. В Екатеринбурге в приказной конторе сидел и здесь приставлен к хозяйству, опять-таки ведаю припасами. Потому умею сидеть тихо и незаметно, а начальство — оно любит тишину, вот и пригреет тебя. Ну да это я так, к слову. А к вам, любезная Дарья Абрамовна, у меня просьба: скажите Ване, чтобы не чурался земляков, не обходил стороной.

— Да разве он чурается? — удивилась Дарья Абрамовна.

— Оно, конечно, нет, но всё-таки… Поговорите с ним, а я на днях зайду к нему в гости, домой или в контору. Я ему чем-то помогу, он — мне.

— Хорошо, Сеня, я с ним поговорю, — отвечала Дарья Абрамовна. — Только мне кажется, что надобно его женить.

— Верно, — поддержал Семён. — Хорошо бы на купчихе какой-нибудь, на вдове. Чтобы к его образованности да уму денег прибавить.

Иван досадливо захлопнул окно. «Опять за то же, — с досадой подумал он. — Ведь уже был у нас с ним разговор!»

Семён приехал на Алтай недавно, но знал уже здесь всех и каждого. Он всем улыбался, по вечерам играл на гармони, пел песни. Сенька не скупился на мелкие услуги начальству, умел стать нужным.

— Мелкими услугами покупается большая дружба, — заметил он раз Ивану. — И когда ты только жить научишься!

Разговаривая с Дарьей Абрамовной, Сенька имел в виду вот что.

Однажды он зашёл в контору к Ивану.

— Я к тебе на два слова, — сказал он. — Бросил контору, без меня разберутся.

Семён доверительно склонился над столом.

— Как дела у тебя? — расспрашивал он Ивана. — Что слыхать с домом? Начал постройку? Пора, пора, брат. Мать из Екатеринбурга вывез, а сам у чужих людей живёшь. Своим хозяйством надо обзаводиться. Ты скажи, ежели что надо… Земляки всё-таки, друзья с детства… Помнишь, как тебя за таракана взгрели, а?