Механический мир. Дилогия - [2]

Юноша смутился, покраснел и забормотал что-то в своё оправдание. Ковалевский усмехнулся.

— Ну-ну, прапорщик, уверен, что офицерские погоны вы носите заслуженно. Управляемое воздухоплавание — дело новое и непростое, в нём нужны толковые молодые люди.

Прапор смутился ещё больше, даже уши покраснели. Положительно, удачное приобретение для роты! Скромен, старателен, храбр, с техникой на «ты» — а много ли найдётся студентов, знакомых со слесарным делом? К сожалению, приходится отпускать, с начальством не поспоришь…

— Кстати, поздравляю с новым назначением. Утром пришла бумага: вас командируют в Париж, в распоряжение комиссии по приёмке дирижабля «Клеман-Байяр». Так что сегодня же, вечерним почтовым — в Петербург. Литер[1] вам выпишут в ротной канцелярии. В столице явитесь в Главное инженерное управление, оформите бумаги, получите командировочные и проездные суммы, и в путь! Да, и поаккуратнее там с француженками, а то знаете, гусарский насморк…

На этот раз Колины уши могли бы посоперничать насыщенностью и яркостью цвета с иными сортами бархатных роз.

— И вот ещё что: будете в Париже, советую обзавестись автоматическим пистолетом-карабином, если, конечно, средства позволяют. А то, случись война, не из нагана же от аэропланов отстреливаться!

Ильинский торопливо закивал. Полковник неодобрительно покосился на штурвального — тот изо всех сил пытался скрыть ухмылку. Между тем, Ковалевский не шутил: он, как мог, поощрял офицеров приобретать автоматические пистолеты, пригодные для точной стрельбы на большие расстояния. Конечно, такая покупка не по карману прапорщику, даже с учётом того, что жалование у военных воздухоплавателей не в пример выше «пехоцкого». Но папаша Ильинского — московский заводчик, вот пусть и порадует сына. Не цацки ведь, вроде тросточки в серебре или запонок с бриллиантами — оружие, вещь солидная, серьёзная. Глядишь, и придётся в дело пустить на пользу престол-отечества…

* * *

Пора бы нам поближе познакомиться с героем этого повествования. Николаю Ильинскому едва исполнился двадцать один год, но обычно ему не дают и девятнадцати. Совсем недавно знакомые обращались к нему «Николка», а чаще просто «Коля». И лишь матушка, получившая воспитание в варшавском пансионе и сохранившая с тех пор пристрастие к французским романам, звала сына на заграничный манер: «Николя-а» — с парижским, как она искренне полагала, прононсом.

Итак, Коля Ильинский. Чуть выше среднего роста, русоволосый, стройный, таким одинаково идёт и партикулярный пиджак, и клетчатая рубашка американских коровьих пастухов, и мундир. Лицо приятное, открытое, черты правильные, в серых глазах светится острый ум. Нос… пожалуй, о нём многого не скажешь. Нос как нос: нет в нём ни благородной римской горбинки, ни плебейской курносости, ни свёрнутой набок переносицы, поскольку владелец его счастливо избег как увлечения английским боксом, так и уличных драк стенка на стенку. Нормальный, в общем, нос. Над верхней губой пробиваются усики: Коля, как и многие молодые люди, полагает их признаком мужественности и категорически отказывается брить.

Цепочка событий, которая привела его на мостик воздушного корабля, могла бы стать сюжетом поучительной повести для юношества, из тех, что охотно печатают иллюстрированные журналы. Колин отец, московский мещанин Андрей Ефимович Ильинский, владел большой мастерской, починяющей паровики, насосы, газолиновые моторы, автомобили и прочие сложные механизмы. Сын же, с младых ногтей влюблённый в технику и грезивший карьерой инженера, с отличием закончил в 1905-м году реальное училище и поступил на инженерно-механическое отделение Императорского Московского Технического Училища. Там он увлёкся воздухоплаванием и прослушал курс аэромеханики у профессора Жуковского. А когда тот основал в училище кружок воздухоплавания, горячо включился в его работу, твёрдо решив посветить жизнь покорению воздушного океана.

Но действительность грубо вторглась в его планы. Ещё реалистом Коля немало времени дневал и ночевал в отцовской мастерской, обучился слесарному делу, а заодно, свёл близкое знакомство с рабочими. Позже, став студентом, молодой человек помог одному из них подготовиться к сдаче экстерном за три класса казённой гимназии. И вот, как-то весной (Коля заканчивал третий курс) ученик пригласил своего наставника принять участие в рабочей маёвке.

Коля понимал, конечно, что зовут его отнюдь не на благотворительное гулянье в Петровском парке. Но отказаться было неловко — к тому же благодарный «ученик» сулил по случаю сдачи экстерна угощение с вином и пирогами. Коля, как и многие его товарищи по альма матер, охотно почитывал социал-демократические брошюрки и до хрипоты спорил на опасные темы. Да и мыслимо ли было тогда найти среди московских студентов хоть одного, вовсе равнодушного к политике!

Итак, приглашение было принято, и Коля Ильинский в компании полудюжины мастеровых и их пассий отправился на маёвку. Последовавшая за этим полицейская облава, со всеми её атрибутами — трелями свистков, усатыми городовыми и скользкими типами в неприметных пиджачишках и канотье, выныривающих на пути разбегавшихся участников маёвки, — оказалась для Коли крайне неприятным сюрпризом. Мало того: случилась перестрелка с городовыми, учинённая — кем бы вы думали? Да тем самым «учеником», который соблазнил Колю выбраться на треклятый пикник с политикой! И уж совсем скверно было то, что стрелок не сумел удрать от облавы, и теперь имя Коли Ильинского обязательно мелькнёт в списках маёвщиков! Логика полицейских ищеек проста и незамысловата: если студент замечен на «противоправительственной сходке» с фабричными — значит, он и есть заводила и смутьян!