Мегрэ в «Пикреттс» - [13]

— Обнаружив труп, вы позвонили ему?

— Нет. Не мое это дело. Я сообщила в полицию. Пришел инспектор, потом вы.

— Жанвье, свяжись с доктором Блоком. Попроси его прийти, и побыстрее.

Жанвье стал искать телефон; он оказался в маленькой комнатушке на полу, среди старых журналов и растрепанных книг.

— В здание можно пройти незамеченным?

— Как везде, — с ехидцей парировала привратница. — Свое дело я знаю не хуже других, и даже лучше многих: на лестнице ни пылинки не найдете.

— В доме только одна лестница?

— Есть черный ход, но им почти не пользуются. В любом случае надо проходить мимо привратницкой.

— Вы там постоянно?

— Да, разве что пробегусь по магазинам: привратницы тоже едят.

— Когда вы уходите за продуктами?

— Утром, в половине девятого, после того как разнесу почту.

— Графиня получала письма?

— Только рекламные проспекты. От коммерсантов, которых соблазняло ее имя в справочнике, — как же, графиня!

— Вы знаете, господина Оскара?

— Какого Оскара?

— Какого-нибудь.

— Мой сын — Оскар.

— Сколько ему лет?

— Семнадцать. Он ученик столяра в мастерской на бульваре Барбес.

— Живет с вами?

— Разумеется.

Жанвье, повесив трубку, сообщил:

— Доктор дома. Примет двух пациентов и сразу придет.

Инспектор Лоньон старался ни к чему не прикасаться и делал вид, что ответы привратницы его ничуть не интересуют.

— Ваша жиличка никогда не получала писем на банковских бланках?

— Ни разу.

— А из дома часто выходила?

— Бывало, что по две недели не показывалась и в квартире — ни звука. Я даже думала, уж не умерла ли она. Валялась, наверно, на кровати в грязи. Потом наряжалась, надевала шляпу, перчатки; посмотришь — дама да и только, если бы не вечно блуждающий взгляд.

— Она подолгу оставалась на улице?

— Когда как. Иногда несколько минут, иногда целый день. И возвращалась с кучей пакетов. А вино ей приносили ящиками. Всегда дешевое красное, которое она покупала в лавке на улице Кондорсе.

— Вино приносили в квартиру?

— Нет, ящик ставили у дверей. Я всякий раз ругалась с рассыльным, потому что он не хотел подниматься по черной лестнице, — там, видите ли, темно и он боялся разбиться.

— Как вы узнали о ее смерти?

— Я даже не подозревала об этом.

— Но дверь-то открыли вы.

— Никогда этого не делала и не сделала бы.

— Что вы хотите сказать?

— Сейчас мы с вами на пятом этаже, а на шестом — немощный старик. Я у него прибираю и приношу ему поесть. Он служил в управлении прямых налогов. Старик живет у нас много лет, полгода назад он потерял жену. Вы, может, читали в газетах: в десять утра она шла на рынок на улицу Лепик и на площади Бланш ее сбил автобус.

— Когда вы убираете его квартиру?

— Около десяти. А потом, спускаясь вниз, подметаю лестницу.

— Сегодня утром тоже подметали?

— Конечно.

— Но первый раз поднимаетесь с почтой?

— Только не на шестой. Старик редко получает письма да и не особенно спешит их читать. Жильцы третьего этажа работают, уходят рано, в половине девятого, и забирают почту сами.

— Даже если вас нет на месте?

— Даже отлучаясь, я не закрываю привратницкую на ключ. Покупки делаю на улице и время от времени посматриваю на дом. Я открою окно, не возражаете?

Все задыхались от жары. Они вернулись в первую комнату; только Жанвье, как и утром на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, остался осматривать ящики и шкафы.

— Значит, вы не поднимаетесь с почтой выше третьего этажа?

— Нет.

— Итак, около десяти, поднимаясь на шестой, вы проходили мимо этой двери.

— И заметила, что она приоткрыта. Меня это несколько удивило. Когда спускалась, как-то не обратила внимания. Приготовив старику обед, снова поднялась наверх только в половине пятого — я обычно кормлю его в это время. Спускаясь, я опять заметила, что дверь приоткрыта, и машинально, вполголоса, позвала: — «Госпожа графиня!» Ее так все зовут. Имя у нее какое-то иностранное и очень трудное. Проще сказать «графиня». Никто не ответил.

— Свет в квартире горел?

— Да. Я здесь ни к чему не прикасалась. И эта лампа уже горела.

— А в комнате?

— Как и сейчас. Я ничего не трогала. Не знаю почему, но мне стало не по себе. Заглянув в приоткрытую дверь, я позвала снова. Потом скрепя сердце вошла. Я весьма чувствительна к дурным запахам и, подойдя к комнате, все увидела. Я бросилась вниз, позвонила в полицию. В доме, кроме старика, никого не было, и я, чтобы не оставаться одной, побежала к соседке-привратнице, она моя подружка. Все спрашивали, что случилось. Когда прибыл инспектор, у дверей уже собралось несколько человек.

— Благодарю. Как вас зовут?

— Госпожа Обен.

— Благодарю вас, госпожа Обен. Можете вернуться к себе. Там кто-то пришел, наверно доктор.

Но это был не доктор Блок, а судебно-медицинский эксперт, тот же, что утром на квартире Арлетты.

Пожав комиссару руку, он покровительственно кивнул Лоньону и, подойдя к порогу спальни, воскликнул:

— Опять!

Синева на горле не оставляла сомнений в способе убийства графини, а пятна на бедрах ясно показывали степень интоксикации. Доктор понюхал иглу, пожал плечами.

— Морфий.

— Вы знаете убитую?

— Никогда не видел, хотя в квартале знаю кое-кого из таких. Ее что, ограбили?

Врач указал на разрезанный матрац с вылезшим волосом.

— Она была богата?