Медовый месяц - [28]

Я постучала в дверь к Маку. Он, как всегда, с притворной надеждой проговорил «я жду тебя», но у нас так заведено, что я лишь приоткрываю дверь и задвигаю поднос на столик внутри, но не захожу.

– Что ты хочешь сказать этим «не совсем так»? – спросила я, закрывая дверь, и вдруг почувствовала, как что-то очень неприятно осело у меня в животе. – Делла! – крикнула я. – Ты не… То есть… Нет, забудь… – Эта мысль была так ужасна, что я не смогла выговорить. – Делла, – сделала я вторую попытку, – обещай мне, что ты не будешь путаться с Маком. – Она издала какой-то истерический полусмешок. – Нет, серьезно, – сказала я, – это не смешно. Он тебе не по зубам.

– Герр контролер.

– Делла, – сказала я, – серьезно… обещай мне, что ты не спутаешься с Маком. Это не смешно. Обещай.

Телефон ужасно засвистел мне в ухо. Дверь в ванную была приоткрыта, и какой-то звук оттуда заставил меня подойти и толкнуть ее.

Я увидела Деллин затылок – она лежала в ванне, прижимая к уху мобильник, и изящной ногой теребила кран с горячей водой. Босиком по мрамору я сделала два шага к ней.

– Герр контролер, – повторила Делл. – Ты не сможешь меня заставить.

Я стояла у нее за спиной. У моего телефона длинная серебристая антенна. Я вытянула ее, как меч, и хлестнула Деллу по голове, а потом просунула антенну ей под подбородок и с силой приподняла.

– У нас ест спосопы, – проговорила я с чисто гестаповским акцентом прямо ей в ухо.

Делла закричала. Это был долгий вопль удовлетворения. От такого вопля может рухнуть дом.

Я отконвоировала ее на кухню в одном из халатов Мака. Она налила себе кофе. Мы обе были на грани истерики.

– Ты тяжело больна, – сказала я.

– Я наслаждалась этим криком, – проговорила она. – Что-то вроде оргазма.

– Из-за тебя я могу потерять работу, – сказала я, но Делла лишь закатила глаза к потолку, не слушая. Мы посмотрели друг на друга через столик.

– Ну, теперь мы знаем, за что его прозвали Биг-Мак, – сказала она.

– А его прозвали Биг-Мак?

– Кажется, – ответила она, а потом добавила в американской деловой манере: – Да. Так его зовут. – Она несколько раз кивнула.

Я рассмеялась. Я так хохотала, что в конце концов вцепилась в столик, чтобы не умереть со смеху.

– Вчера, – сказала Делла, когда я прервалась, чтобы вдохнуть, – как только ты ушла за молоком, он сказал, что пошел принять душ, а потом крикнул, чтобы я принесла ему наверх бумаги. Я знаю, это смешно. Но я решила все равно подняться – просто посмотреть, что будет, и когда оказалась там, то заглянула в ванную, а там из-под душа высовывается эта рука с сигаретой. – Она восторженно посмотрела на меня. Ее лицо прямо-таки сияло. Никогда не видела Деллу в таком возбуждении с тех пор, как она заклеила Винни Джонса.[29]

– Он курит в душе! Высунется, – говорила она, изображая это для меня, – затянется – и обратно.

– Бог мой! – воскликнула я. – И ты запала на него. Ты запала на него, потому что он курит в душе!

– Приходится уступать парню. А потом… Ну, а с того, что случилось потом, не следует снимать покровы, верно?

– Это почему же? – спросила я. – Раньше ты как-то не стеснялась это делать.

– Ну, понимаешь – у вас же профессиональные отношения…

– Но ты не уступила ему, правда? – спросила я. – Вчера, когда я ушла.

– Ну… уступила – ему, так сказать, поскольку у нас было мало времени, а потом…

– А потом еще раз ночью? – проговорила я, не веря. – И что потом? Долговременные преданные отношения?

Вошел Эд в поисках чего-нибудь попить, и Делла со словами: «Привет, красавчик!» – поцеловала его.

– Но почему, – спросила я, – почему, когда я позвонила, ты притворилась, что опаздываешь на работу?

– Я не притворялась. Я действительно опаздываю, – сказала она, взглянув на часы. – Пожалуй, я пойду. Мне нужно домой, переодеться.

Эд взглянул на Деллу, улавливая ситуацию, а потом сказал:

– Что ж, удачи тебе, – и с легким трепетом улыбнулся. Наверное, Делла произвела на него устрашающее впечатление.

После ее ухода у меня болели ребра от смеха, но когда я протрезвела и ко мне вернулось тяжелое чувство, я снова ей позвонила.

– Так не может продолжаться, – сказала я. – Так я потеряю работу.

– Не потеряешь, – ответила она.

– Еще как потеряю. Он будет испытывать страшный стыд и неловкость, если не сейчас, то потом – и не сможет меня выносить, потому что я буду напоминать ему о тебе, и найдет повод – нет, что я говорю, зачем ему повод, – просто уволит меня, и дело с концом.

– Успокойся, – сказала она, – я, скорее всего, больше никогда с ним не увижусь.

Повисла небольшая пауза, а потом я не удержалась и спросила:

– А все-таки на что это было похоже?

– Он смешной, – ответила она, – он меня зажег. Здесь налево, пожалуйста (это относилось к таксисту). Я должна идти, Хани.

И она ушла.

Когда через полчаса Мак спустился вниз, я ожидала хотя бы легкой тени застенчивости. Его (предположительно) безумная половая жизнь никогда раньше не приоткрывалась мне, но мне следовало знать его лучше, поскольку застенчивости не наблюдалось и в помине. В общем, у нас было несколько дней маниакальной работы, и мне оставалось ночью четыре часа на сон, пока наконец я не сказала:

– Мак, знаешь, через десять дней я выхожу замуж.