Медовые дни - [31]

– Еще посмотрим, пешка, кто кому проиграет, – фыркнул Шпильман, достал из кармана рубашки авторучку и вписал свое имя в список участников турнира.

Грушков пожаловался им на жену:

– После того как мы приехали в Израиль, она пристрастилась к этой новой игрушке, к интернету, и теперь со мной не только не разговаривает, но и не спит. Весь день клюет носом, потому что по ночам режется в покер. С геймерами из России.

– Я ее не осуждаю, – сказал Антон, и вилка Грушкова, ожидавшего хоть немного сочувствия к своим страданиям, с наколотым на нее куском жирной селедки застыла на полпути между тарелкой и его ртом. – Я не осуждаю ее, – пояснил Антон, – потому что до сих пор нам было здесь нечем заняться. Но скоро все изменится. Откроем клуб и создадим на его базе шахматную лигу.

– Шахматную? – встрепенулся Грушков. – Моя жена обожает шахматы. В России она была чемпионкой среди женщин.

– Тогда поговори с ней, когда она проснется, – попросил Антон. – И скажи, что я записал ее на турнир. Хорошо?

К концу месяца турнирная таблица Антона заполнилась именами. Расписание на первый сезон было составлено. Рядом со своим именем он приписал имя Даниэля, хотя знал, что тот сможет приезжать только на выходные, и Катя подумала: «Вот за такие мелочи я его и люблю».

Оставалось дождаться открытия клуба.

Каждый вечер они проверяли, как движется строительство. Уже были возведены все четыре стены, скрывавшие происходящее внутри, а вход на территорию преграждал железный забор. Судя по количеству техники и наличию наружной штукатурки, стройка близилась к завершению.

– У меня очень хорошие предчувствия, – сказал Антон Кате.

Они шли по Тополиной аллее. Справа от них, за оградой, конь с красивым крупом перепрыгивал через высокие валуны, как будто брал спортивные барьеры.

– У меня такое ощущение, – добавил Антон, обнимая Катю за талию и прижимая к себе, – у меня такое ощущение, что мой организм просыпается от спячки.

– Я рада, Антон, – ответила Катя, и вдруг почувствовала, до чего она устала.

Устала от скачков его настроения, от этих бесконечных качелей – то вверх, то вниз.

Устала от его неуравновешенности, вынуждающей ее постоянно быть рассудительной, спокойной и прозорливой.

Устала от его секретов. Чем упрямее он отказывался ими делиться, тем больше она о них думала.

Она вообще устала от мужчин. Вначале тебе кажется, что они будут заботиться о тебе, а в реальности это ты заботишься о них.

«Вскочить бы сейчас на этого красивого коня да ускакать. Перемахнуть через заборы, а потом и через горы… Снова стать семнадцатилетней девушкой, еще ничего не знающей ни о мужчинах, ни о собственном будущем…»

По возвращении домой она позвонила в Город вина своей единственной дочери.

– У меня хорошие новости, – сказала единственная дочь голосом, каким сообщают плохие.

– Что за новости?

– Алексу повышают зарплату. Сегодня сказали. Не на столько, на сколько он просил, но повышают.

– Здорово.

– Может, в следующем году переедем в квартиру побольше. У нас тут строится новый микрорайон. Поселок нобелевских лауреатов. Красиво звучит, правда? И цены на квартиры приемлемые. И вообще, мы хотим начать все сначала.

– Замечательно.

Обе замолчали. Дальнейший разговор шел у них без единого слова.

«Сейчас, – думала Катя, – она должна предложить мне переехать к ним, в их новую квартиру».

«Она надеется, – думала единственная дочь, – что я предложу ей жить с нами, в новой квартире».

«Антон ни за какие коврижки не согласится с ними жить, – думала Катя, – но все равно…»

«Алекс и Антон в одном доме? – думала единственная дочь. – Ни за что».

«Она такая же, как ее отец, – думала Катя. – В решающий момент ее как ветром сдувает».

«Антон! – думала единственная дочь. – Слесарь, вообразивший себя Каспаровым. А сам мизинца папиного не стоит».

«Сколько мы будем так молчать? – думала Катя. – Это уже даже неприлично».

«Сколько мы будем так молчать? – думала единственная дочь. – Это уже действует на нервы».

– Ну, – спросила Катя, – как там Даник? – А про себя подумала: «Похоже на задачку по математике. Если A любит Б и В любит Б, то для A и В безопаснее всего говорить про Б».

– Мне бы хотелось, чтобы он больше гулял, общался с друзьями, – сказала единственная дочь. – Я за него волнуюсь. Все время сидит дома и читает.

«Откуда у него возьмутся друзья? – подумала Катя. – Вы же каждый год переезжаете на новую квартиру. Он и познакомиться толком ни с кем не успевает».

– Если бы он все время гулял, – сказала она, – ты бы жаловалась, что он мало читает.

– И то верно, – засмеялась единственная дочь.

Когда она смеется, сразу становится понятно, что она красивая.

– Хочешь с ним поговорить?

– Конечно.

Катя слышала звук его легких шагов, пока он шел к телефону.

– Как дела, бабушка? Я соскучился.

– Скоро увидимся, – ответила она, поражаясь непосредственности, с какой ребенок выражал свои чувства. – Что ты сейчас читаешь, Даник? Мама сказала, ты много читаешь.

– Януша Корчака. Мне Антон дал. Бабуль, а Антон… Он все еще усталый?

– Уже нет.

– Значит, я был прав! – обрадовался он.

– Насчет чего? – не поняла она.

– Насчет клуба. Его все-таки строят, да?

* * *

– Красный орел! Красный орел! – на всю округу грохотала система оповещения секретной-базы-про-которую-знают-все. Не успела она смолкнуть, как оглушительно взвыла сирена. Хорошо, что Бен-Цук давно привык к ее вою, не то вздрогнул бы от страха. Но сейчас у него был перерыв – единственный за день, – и он даже не дернулся, продолжая спокойно выуживать из банки приготовленные Менухой соленые огурцы. Возведенная им стена перекрывала вид на военную базу, но он и без того знал, что в данный момент происходит в недрах земли: дежурное отделение вызвано на учения, и командир подгоняет солдат. Скоро по системе оповещения объявят двухминутную готовность, и солдаты бросятся бежать к воротам базы. С того места, где сидел Бен-Цук, он не мог их видеть, но прекрасно представлял себе эту картину. Один из солдат спотыкается и падает. Второй забыл застегнуть пряжку на каске. Третий бежит в белых кроссовках, так как ортопед освободил его от ношения обуви военного образца. Вообще солдаты, которые служат в разведке, все как один очкастые заморыши, не имеющие боевого опыта, и в случае реальной тревоги их всех ждет трибунал. Но учения каждые два месяца никто не отменял. Порядок есть порядок, а армия есть армия.