Медная чайка - [13]

Тень весело открыла глаза и протянула Гвен руку. Гвен пожала ее, стараясь не морщиться от холода. Тени, кажется, тоже не очень-то понравилось: она быстро отдернула руку и подула на пальцы, словно обожглась.

– Я вас позову, когда закончу, – сухо сказала Гвен.

Тень засмеялась так, будто это очень смешная шутка.

– Не сомневаюсь! Когда это случится, просто скажи вслух: «Отдаю свет Тени», и я приду. До встречи, Гвендолин, ты меня отлично развлекла. Тебя в этой истории очень не хватало.

И с этими словами Тень развернулась и легкой походкой вышла за дверь. Проверять, ушла ли она пешком или исчезла с помощью волшебства, Гвен не стала, у нее было дело поважнее. Она опустилась на скамейку, протянула руку к чайке, лежавшей на середине стола, – и отдернула, когда что-то глухо застучало в ставни снаружи. Гвен бросилась к окну, распахнула его, она думала, Тень еще что-нибудь ей скажет, но там оказался Ульвин, и он… Он двигался очень странно, даже ставни открыть не смог и просто бился в них своим меховым боком, нелепо взмахивая передними лапами. Увидев Гвен, он вцепился в ее запястье и с трудом выдавил:

– Что-то не то. Что-то со всеми не то. Как будто земля вот-вот заболеет. Ой. – Гвен взяла его на руки и прижала к себе, поглаживая тощую мохнатую спину. – Я пришел узнать, как ты. Ты мой друг. Мне как-то. Ой. Нехорошо. – Он дернулся, и Гвен крепче прижала его к себе.

Нужно срочно вернуть маму, уж мама точно исправит все что угодно. Гвен отошла от окна, посадила Ульвина на стол и тоскливо уставилась на чайку. Ей совсем не хотелось этого делать, но вот теперь уж точно должно было получиться. Хоть она и потратилась сегодня, но осталось еще много, она все-таки волшебница. Снова накопит, всегда можно накопить. Гвен сжала брошку, и острие больно ткнулось в руку.

– Отдаю все запасы, кроме искры жизни, – прошептала она. Так мама называла ту часть анимы, которая служила не для создания магии, а просто для того, чтобы дышать. – Забирай.

Мир магии – это мир возможностей, великолепных открытых дорог и тесных связей, но в этот момент Гвен почувствовала, как все двери перед ней закрываются, дороги исчезают, связи тают, и сила, которая позволяла ей менять реальность, исчезает, перетекая в жалкую медную птичку. Гвен хрипло взвыла – ощущение было хуже не придумаешь, она даже представить не могла, что это будет так ужасно. Пальцы запульсировали горячим, а когда поток анимы иссяк, онемели, и Гвен опустошенно растянулась на скамейке. Она подозревала, что внутри у человека все заполнено какими-то важными органами, что вряд ли там так уж много пустых мест, но ощущение было именно такое, как будто она теперь – просто натянутая на скелет кожа. Ульвин на столе поскуливал, Гвен и не знала, что белки способны издавать такие звуки.

– Ты в порядке? – шепотом спросила она, чувствуя, что немного оглохла и немного ослепла.

Мир казался совсем не таким ярким, как пять минут назад, даже мех Ульвина, перебравшегося ей на грудь, как-то поблек. Гвен ватной рукой прижала его к себе. Ульвин издал какой-то мокрый тихий звук, а потом неразборчиво выдавил:

– Ты такая глупая. Что ты наделала? Зачем ты все отдала этой штуке?

Он протянул ей брошку, и Гвен застонала от досады. Она думала, та сияет во всю силу, но у чайки светились только приоткрытый клювик и голова, да и они медленно гасли, впитывая магию в себя. Если всего, что у Гвен было, хватило только на это, сколько же нужно, чтобы собрать тысячу тысяч крупинок?

«Я ведь могу забрать все из чайки назад», – подумала Гвен, но уже знала: не заберет.

Анима восстанавливается, это долго, но возможно. Гвен будет копить, пока не заполнит чайку до конца. Она сжала брошку в руке.

– Ой. Ой, – пролепетал Ульвин, и вот теперь он уже не за нее переживал, с ним действительно что-то было не то, рот плохо складывал слова, лапы хаотично дергались. – Это. Приключение. Мне. Не. Нра-а-а. А. Х-х-х!

Ульвин испуганно замолчал, сидя у нее на груди, а когда открыл рот снова, оттуда вырвался только беличий писк, в котором ни слова невозможно разобрать. Гвен на секунду забыла даже про свои неприятности – она потянулась к Ульвину, но он бессмысленно уставился на нее, словно был обычной белкой, дернул ушами и бросился наутек.

– Стой! – крикнула Гвен, но он уже выскочил в окно и был таков.

Она собиралась немного поплакать, но вместо этого уснула, а проснулась оттого, что вдалеке кричали незнакомые птицы.

Было очень рано, рассвет едва-едва проредил ночную темноту. Гвен встала, с трудом распрямляя затекшую спину, и побрела на улицу глянуть, что там происходит.

Сон как рукой сняло. Над деревней парили хищные птицы, каких она ни разу не видела в их краях, – у них бывали мелкие соколы, которые охотились на полевых мышек, но не такие огромные и не столько сразу. Птицы то и дело камнем падали вниз, а обратно не взлетали. Из деревни раздавались редкие вскрики и плач, в них звучали отчаяние и печаль. Гвен растерянно пошла туда, тяжело ступая валенками по глубокому снегу, – так и не сняла их со вчерашнего дня.

Она ожидала увидеть в деревне птиц, которые воруют животных или разоряют амбары, но, как ни странно, птиц не было. Зато на улицах появились люди в темной одежде, и за плечом у каждого клубились сгустки тьмы, смутно напоминающие разных зверей и птиц. Незнакомцы молча заходили в дома и вытаскивали оттуда детей в наспех натянутых шубах и валенках. Дети что-то лепетали, но не вырывались, родители слабо протестовали и затихали, не веря, что все это происходит на самом деле.