Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [52]

Данте был обвинен в лихоимстве, и 27 января 1302 года флорентийский подеста, Канте деи Габриэлли ди Губбио, приговорил его к восьми тысячам лир штрафа и двум годам изгнания: в случае если бы этот штраф не был выплачен, имущество Данте подлежало конфискации, а изгнание его становилось пожизненным.

Данте не признал своей вины, но согласился с приговором. Он оставил свои обязанности, бросил свои поместья и дома и бежал из Флоренции, не захватив с собою ничего ценного, кроме меча, которым сражался при Кампальдино, и пера, которым уже успел написать семь первых песен «Ада».

После чего все его имущество было конфисковано и продано в пользу государства; дом его разрушили, а землю, на которой тот стоял, вспахали и засыпали солью; сам он был заочно приговорен к смерти, и его изображение сожгли на той самой площади, где два века спустя будет предан огню Савонарола.

Любовь к родине, отвага в бою и стремление к славе сделали Данте храбрым воином; искусность в интригах, твердость в политике, верность правде сделали Данте видным государственным деятелем; беды, презрение к врагам и жажда мести сделали его величайшим из поэтов. Лишенная возможности занять себя привычными мирскими делами, душа его обратилась к созерцанию божественного; и, в то время как его тело оставалось прикованным к земле, воображение его уносилось в тройственное царство мертвых, наполняло Ад своими ненавистниками, а Рай — возлюбленными. «Божественная Комедия» — дитя мести; Данте отточил себе перо боевым клинком.

Первым убежищем изгнанника стал замок сеньора Кане делла Скала. Поэт торопится изъявить ему свою благодарность уже в первой песни «Ада»,[20] а затем вспоминает его снова в семнадцатой песни «Рая».[21]

Он застал двор этого Августа средневековья заполненным изгнанниками. Один из них, Сагаций Муций Гадзата, историк из Реджо, оставил нам бесценные сведения о царском радушии, с каким синьор делла Скала принимал под своим кровом тех, кто просил приюта в его феодальном замке:

«Каждый получал покои сообразно своим потребностям, и каждому щедрый властитель предоставлял слуг и великолепный стол. Покои эти были обозначены различными изображениями, указывающими, для кого они предназначены: Победа — для воинов, Надежда — для изгнанников, Музы — для поэтов, Меркурий — для живописцев, Рай — для людей духовного звания, и в час трапезы по этим покоям ходили музыканты, шуты и фигляры. Стены залов были расписаны Джотто, и картины эти рассказывали о превратностях людской судьбы. Время от времени хозяин замка приглашал к себе за стол кого-либо из гостей, и чаще всего — Гвидо да Кастелло ди Реджо, прозванного за откровенность “простодушным ломбардцем”, и Данте Алигьери, весьма знаменитого в ту пору человека, которого он почитал за его дар».

Однако, невзирая на все эти почести, горделивый изгнанник не мог смириться с такой жизнью, и не раз из груди его вырывались горькие жалобы. То Фарината дельи Уберти скажет ему своим надменным голосом:

Но раньше, чем в полсотый раз зажжется

Лик госпожи, чью волю здесь творят,

Ты сам поймешь, легко ль оно дается.[22]

То его прапрадед Каччагвида, сострадая будущим бедам потомка, воскликнет:

Как покидал Афины Ипполит,

Злой мачехой гонимый в гневе яром,

Так и тебе Флоренция велит…

Ты бросишь все, к чему твои желанья

Стремились нежно; эту язву нам

Всего быстрей наносит лук изгнанья.

Ты будешь знать, как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням.

Но худшим гнетом для тебя отныне

Общенье будет глупых и дурных,

Поверженных с тобою в той долине.[23]

Вот поистине слова, написанные слезами глаз и кровью сердца.

Но, несмотря на жгучую боль, терзавшую поэта, он отказался от возвращения на родину, ибо желал вернуться туда лишь дорогой чести. В 1315 году вышел закон о возвращении тех изгнанников, кто согласится выплатить определенную сумму. Данте, чье имущество было продано, а дом разрушен, не мог собрать таких денег. Тогда ему предложили следующее: его избавят от выплаты штрафа, но за это он должен будет сдаться властям и на паперти собора молить о прощении — босой, в одежде кающегося, подпоясанный веревкой. Это предложение ему передали через одного монаха из числа его друзей. Вот что ответил Данте:

«Для меня было честью и удовольствием получить это Ваше письмо, и, взвесив каждое его слово, я с благодарностью понял, как сильно, всем сердцем, Вы желаете, чтобы я вернулся на родину. Значит, Вы не отвернулись от меня, и это обстоятельство еще усиливает мою привязанность к Вам, ведь изгнанники редко находят друзей. И на случай, если ответ мой окажется не таков, какого ожидали бы некие малодушные люди, я охотно предоставляю его на суд Вашей предусмотрительности. Из письма Вашего (и моего) племянника, а также от моих друзей я узнал, что Флоренция призывает изгнанников вернуться, и, по новому закону, если я соглашусь внести определенную сумму денег или принесу повинную, то все обвинения с меня будут сняты и я смогу жить на родине. Однако, отец мой, надо признать, что в этом новом законе есть два смехотворных и плохо обдуманных положения — я подразумеваю, плохо обдуманных теми, кто издал этот закон, ибо в Вашем письме, пристойнейшем и разумнейшем, ничего подобного нет.