Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [30]

Затем вышел закон против человекоубийц, закон, ставивший виновного вне всех других законов, обещавший вознаграждение любому, кто убьет его, и двойное вознаграждение тому, кто живым сдаст его властям; кроме того, убийца, коль скоро ему удалось избежать прилюдной или тайной казни, приговаривался, причем без права на амнистию и помилование, на вечное изгнание из отчизны, но, если убитый им был бунтовщиком или изгнанником, это вновь открывало ему ворота Флоренции.

Но следовало не только карать за бунты и убийства, но и предупреждать их. Козимо разделил город, усмиренный предшествующим законом, на пятьдесят кварталов и к каждому из них прикрепил двух официальных доносчиков, ежегодно сменявшихся и по жребию избиравшихся из числа самых опытных соглядатаев; им не полагалось раз и навсегда установленного жалованья, однако они получали вознаграждение, соразмерное важности оказанных ими услуг; кроме того, они не подлежали заключению в долговую тюрьму.

После политики настал черед религии; добившись повиновения великому герцогу, озаботились почитанием Бога: был издан закон, согласно которому всякому богохульнику протыкали гвоздем язык.

Придя к власти, Франческо I застал Флоренцию усмиренной: крепость Сан Миньято держала ее в узде; он застал морское побережье Тосканы очищенным от турецких и варварийских корсаров: их изгнали рыцари ордена Святого Стефана, учрежденного его отцом; он застал крепости Ливорно и крепость Порто Феррайо застрахованными от любого нападения извне и изнутри: Козимо усилил их; он застал изгнанников уставшими от своей ссылки, ибо Лоренцино (их Брут) был убит в Венеции руками Бебо и Риччо да Вольтерра, а Филиппо Строцци (их Катон) был заколот в тюрьме, своей кровью взывая к мстителю, который так и не явился.

Что же касается флорентийской торговли, то при Козимо она из нищей и разоренной сделалась успешной и богатой: взойдя на престол, он не застал во Флоренции, во времена Карла VIII изобиловавшей рынками, фабриками и мануфактурами, ни стекольных фабрик, ни свечных мануфактур, а вступив в брак с Элеонорой Толедской, был вынужден выписать из Неаполя все столовое серебро, необходимое для домашнего обзаведения, ибо на родине Бенвенуто Челлини отсутствовали мастера-литейщики и художники-чеканщики! Более того, мастерство шерстоткачества, с давних времен служившее источником флорентийских богатств, опустилось так низко, что в те же годы, когда недоставало решительно всего, в городе было лишь шестьдесят три торговых дома, занимавшихся этим ремеслом, тогда как в 1551 году, то есть спустя десять лет, их насчитывалось уже сто тридцать шесть.

Наконец, несмотря на суровые законы, обнародованные в начале его царствования, Козимо, умирая, оставил народ преданным роду Медичи сильнее, быть может, чем когда-либо прежде, ибо, во время повсеместного голода, длившегося с 1550 по 1551 год, он кормил на свои собственные деньги, используя сделанные им продовольственные запасы, до девяти тысяч бедняков ежедневно, причем такая щедрость не помешала ему оставить сыну шесть с половиной миллионов дукатов, то есть более тридцати миллионов франков, как в золотых и серебряных слитках, так и в пиастрах и флоринах.

Итак, машина государственного управления была налажена и заведена на многие годы вперед, и Франческо, взошедшему на престол, оставалось заниматься лишь удовольствиями и любовными похождениями; и потому, если не брать в расчет любовницу его отца, Камиллу Мартелли, по его приказу подвергнутую заточению; его сноху Элеонору Толедскую, при его подстрекательстве убитую мужем; его сестру Изабеллу, при его попустительстве удушенную, и Джиролами, по его приказу заколотого во Франции отравленным кинжалом, царствование его протекало достаточно спокойно. Неожиданное событие превратило его историю в длинный роман.

Однажды, когда Франческо верхом на лошади проезжал по площади Сан Марко, к его ногам упал цветок; он поднял глаза и за приоткрытыми решетчатыми ставнями увидел белокурую головку и свежее личико девушки лет семнадцати или восемнадцати; девушка тотчас же отпрянула от окна, но и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы принц успел поразиться ее красоте.

Самому Франческо было тогда лишь двадцать два года, и, пребывая в возрасте внезапных влюбленностей и романтических страстей, он не хотел думать, что этот цветок упал к его ногам случайно; принц был красив и, как легко представить себе, изрядно избалован придворными дамами, а потому он решил, что имеет дело с любовным авансом, и пообещал себе воспользоваться им, если та, что сама шагнула ему навстречу, окажется достойна его внимания.

На другой день, в тот же час, принц вновь проезжал по той же площади; на сей раз решетчатые ставни были закрыты, однако ему почудилось, будто сквозь них сверкали прекрасные черные глаза девушки.

Он появлялся там еще несколько дней подряд, но каждый раз ставни оставались закрытыми. И тогда, позвав одного из своих слуг, Франческо приказал ему навести справки о людях, живущих в доме на площади Сан Марко, а как только это станет известно, сообщить ему, что они собой представляют. Слуга исполнил полученное поручение и, возвратившись, рассказал принцу, что в указанном доме живут пожилые супруги Бонавентури, не так давно приютившие у себя юношу и девушку; однако никто не знает, как зовут этих молодых людей и брат и сестра они или муж и жена. Франческо понял, что из слуги ничего больше вытянуть не удастся, и решил обратиться к кому-нибудь похитрее.