Мечты серой мыши - [18]

— Я знаю! — поспешно согласился он и икнул.

— Я вообще никакого отношения к его убийству не имею. Просто хочу знать, на каком языке мы с ним говорили.

— Вам это лучше знать.

— То-то и оно, что нет, если я вас об этом спрашиваю. Неужели так трудно ответить?

— Судя по некоторым отрывочным фразам, все-таки на итальянском, — он опять икнул. Мне захотелось сунуть этого окуня назад в аквариум. Из чувства сострадания, разумеется. — Правда, вы употребили несколько русских слов, которые я бы назвал нецензурными.

— А что ответил на это итальянец?

— Он поинтересовался, что вы сказали.

— На итальянском?

— Во всяком случае, не по-русски.

— Когда он остановился в вашей гостинице?

— В прошлый четверг.

— Не сложилось ли у вас ощущение, что он хорошо говорит по-русски?

— Он прекрасно говорил по-английски, по-немецки и, разумеется, по-итальянски. Но русских фраз я от него не слыхал, — отчеканил портье.

— Отвратительно.

— Ну что ж поделаешь. Большинство людей, живущих на земле, плохо знают русский язык. — По извиняющемуся тону и по тому, как он подался корпусом к стойке, я заключила, что он принимает меня как минимум за важную персону преступного мира. К гадалке не ходи, коленки у него тряслись так, что зубы стучали.

— Вы же наверняка не раз беседовали со следователем?

— Еще бы, преступления в нашей гостинице — редкость.

— А те двое официантов?

— Боже упаси! — Я думала, что еще больше выпучить глаза уже просто невозможно. Оказывается, я ошиблась. На мгновение я испугалась, что его очи сейчас выкатятся из орбит и запрыгают по стойке. — Не думаю, что я стоял бы здесь сейчас, если бы мне довелось с ними общаться, — он захлебнулся собственным шепотом, икнул, ойкнул и затараторил так, что я едва разобрала: — Я никого не видел. Это все камеры слежения. И я их не устанавливал. Я даже понятия не имел, что они существуют. Я всего лишь портье, мелкий служащий, понимаете?

— Разумеется. Спасибо. — Я пошла к выходу. На душе у меня моросил ноябрьский дождь.

И я понятия не имела, как мне начать разговор с Лолой. Он не знал итальянского. Боккаччо не знал русского. Рассуждая логически, нетрудно прийти к вопросу: «Каким образом в тот вечер, когда Лола нас видел вместе, до него дошел смысл сказанного Боккаччо, мол, он везет меня «к звездам»?»

* * *

Дежурный на вахте покосился на меня странным взглядом. Однажды я уже попала в двусмысленную ситуацию. Не подумайте дурного, просто мне пришлось втолковывать консьержке довольно респектабельного дома, зачем я поднимаюсь в квартиру мужчины, семья которого недавно уехала на курорт. И хотя я точно знала, что цель моего визита — всего лишь передать Дракону договор, который тот забыл на столе, а мне нужно было, чтобы он его подписал именно сегодня…

В общем, взгляд у той консьержки показался мне таким же неприятным, как и взгляд этого дежурного лейтенанта на Петровке. Протягивая мне пропуск, он так многозначительно сверкнул глазами, словно выписал мне направление не в кабинет, а в спальню к следователю Свиридову. И будто дело это было для него обычным. Будто он выписывал пропуска для почитательниц следователя Свиридова по десять раз на дню. Отвратительно, как один неприятный взгляд может испортить все будущие, пусть и деловые, отношения. Я этого следователя еще и в глаза-то не видела, но, топая по гулкому коридору, уже люто ненавидела.

Кабинет номер тридцать четыре находился на третьем этаже. Я подошла к двери, потянулась к ручке, задумалась на мгновение, собираясь все-таки проявить вежливость и постучать… но тут дверь приоткрылась, из нее в щелку просочился некий господин средних лет и средней внешности и оттеснил меня на середину коридора.

— Позвольте… — начала было я, но он не дал мне продолжить.

Он заискивающе улыбнулся, с робким дружелюбием заглянув мне в глаза. Если у вас когда-либо была собака, вы поймете, о чем я говорю.

— Так вы и есть Амалия Федоровна Кузякина? — ласково поинтересовался он.

— Ну… да, — я неуверенно кивнула. Уж сама не знаю почему.

— А я Николай Павлович Свиридов, — он осторожно пожал мою руку и слегка приосанился. — Как добрались?

Я пожала плечами и протянула ему пропуск. Он глянул на него мельком и вернул мне.

— Выглядите вы неважно.

— В каком смысле? — тут же обиделась я. Знаю, знаю, я не из тех особ, при виде которых мужики валятся штабелями, но нельзя же все время тыкать девушке в лицо, что она не Синди Кроуфорд.

— Вы бледны, — он улыбнулся.

У меня свело скулы. Я почувствовала себя пациенткой, которой стоматолог собирается сверлить зуб. Мерзкое, знаете ли, чувство. Я мотнула головой и спросила резким голосом, дабы он не думал, что я окончательно растаяла и забыла, где нахожусь:

— Вы собираетесь беседовать со мной в коридоре или мы все-таки пройдем в кабинет?

— Ну, ну, ну, — он определенно походил на врача. Похлопал меня по руке и вздохнул, явно рассчитывая на понимание с моей стороны: — Можно и в кабинете, только… видите ли… там еще пять моих коллег. Не думаю, что наш разговор покажется вам в их обществе приятным.

При намеке на пятерых коллег Свиридова я, разумеется, тут же вспомнила о своем первом опыте общения со следователями. Тот разговор вызывал у меня только отрицательные эмоции. Даже сейчас холодок по спине пробежал. Фу!