Мечты сбываются - [144]

Похвастал Юнус своей синей книжкой и перед Газанфаром. Тот работал теперь в ЦК партии и уж с год как переехал в город вместе с Ругя и Балой.

— Ну, как встретили тебя, инженер, на нашем «Апшероне»? — спросил Газанфар. По старой памяти он называл промысел «Апшероном» и до сих пор считал его своим.

Юнус принялся рассказывать. Время от времени Газанфар останавливал его, расспрашивал о старых друзьях, знакомых.

Заговорили и о Кулле.

— Все так же пьет? — спросил Газанфар и, прочтя в глазах Юнуса ответ, сказал: — Он плохо кончит!

На лице у Газанфара появилось особое выражение, уже не раз подмеченное Юнусом, когда речь заходила о Кулле.

Юнус улыбнулся:

— Не любишь ты, Газанфар, инженера Кулля!

— А за что его любить? Ты, что ли, его любишь?

— Не скажу, что слишком. Но, по правде сказать, дурных дел я за ним в последнее время не замечал.

Газанфар прошелся по кабинету, остановился у окна. Он долго стоял, словно не в силах был отвести глаз от синей глади залива, от зданий, живописным полукругом окаймлявших берег, от голубого ясного неба.

— Бывает, когда о людях следует судить не только по их делам, — сказал он наконец, обернувшись. Встретив, недоуменный взгляд Юнуса, он пояснил: — Представь себе врага советской власти или просто дурного человека — могут ли такие люди в наших условиях беспрестанно и открыто совершать дурные дела? Они попались бы на первых же шагах! Но враги наши не так глупы: они совершают ряд дел и поступков, с нашей точки зрения полезных и даже заслуживающих одобрения. И именно этим, усыпляя нашу бдительность, вредят нам!

— Но если не по делам, то как же иначе узнать человека? — воскликнул Юнус. — Разве дела человека — это не он сам?

— В основном это, конечно, так… И все же человек — не только сумма его дел и поступков, но и многое другое — его мысли, чувства, желания, явные и тайные, и, если угодно, даже такие дела и поступки, которые до поры до времени не совершены.

— Извини меня, Газанфар, но это похоже на мистику!

— Ошибаешься: это то, что образует целостную личность человека и с чем мы не можем не считаться, если хотим понять его…

Возвращаясь на промысел, Юнус размышлял о Кулле. Возможно, что Газанфар прав. Но, так или иначе, с инженером Куллем до поры до времени приходится считаться.

До поры до времени… А затем, надо думать, многими промысловыми делами придется заняться ему, Юнусу, инженеру-организатору. Об этом говорила книжка в синем коленкоровом переплете. Об этом говорило название, которым окрестили выпускников промышленных академий, — «первая стрела, пущенная в лагерь производственной рутины и отсталости».

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПО ФОРМЕ

Нет, не рожден был Хабибулла-бек для счастья!

Как ни старался он угодить малому кругу, противодействуя развитию театра, — успехи театра множились день ото дня.

Расширялся репертуар, появлялись новые пьесы на современные, волнующие зрителей темы, ожили на сцене лучшие образцы национальной, русской и мировой классики. Все чаще слышались разговоры, споры о театре социалистическом по содержанию, национальном по форме.

Социалистическое содержание?

Хабибулла угрюмо вдумывался в эти слова. В борьбе против того, что за ними стояло, он, Хабибулла, сломал немало копий еще в ту пору, когда работал в управлении театрами. Увы — тщетно!

А национальная форма?

Да, он, Хабибулла-бек, всегда ратовал за «свой», азербайджанский театр, отличный от всякого другого — кроме, пожалуй, турецкого — и уж совсем не похожий на русский. Но в последнее время со старым азербайджанским театром происходила, по мнению Хабибуллы, весьма неприятная метаморфоза: сохраняя свою национальную форму, он день ото дня насыщался советскими, социалистическими идеями, а национальная форма, доступная широким массам, увы, только способствовала распространению и усвоению этих идей.

Печальное открытие, если смотреть правде в глаза! В самом деле: разве был бы успех «Севили» столь значительным, если бы пьеса и спектакль не были подлинно национальными по форме? Разве поняли бы простодушные азербайджанские крестьяне хитрые замыслы муллы Меджида и ему подобных, если бы рассказ о них не был облечен в доходчивую национальную форму? Приходилось с горечью признать, что национальная форма театра становилась теперь его, Хабибуллы, врагом.

Хабибулла решил бороться. Он обложился книгами — работами Маркса, Энгельса, Ленина по национальному вопросу. Конечно, он не имел ни желания, ни намерения заняться изучением этих работ всерьез и тем более следовать им — хватит с него, если он извлечет из них возможность козырять цитатами и побеждать ими в спорах по данному вопросу.

Казалось, ему сразу повезло. Просматривая одну из статей Ленина, он наткнулся на фразу, остановившую его внимание, — она говорила о том, что целью социализма является не только уничтожение обособленности наций, не только сближение, но и слияние их. Не дав себе труда вдуматься и осмыслить всю статью, Хабибулла ухватился за эту фразу: она сослужит ему службу в спорах! Он будет аргументировать: к чему она, национальная форма, если нации идут к тому, чтобы слиться одна с другой в единую социалистическую нацию? И разве не явствует отсюда, что форма эта — только помеха на пути скорейшего осуществления целей социализма?