Мечты сбываются - [146]

Да, дорого обошелся ему успех «Севили»! Хабибулла чувствовал себя таким же одиноким, как в те далекие времена, когда, изгнанный из родных краев, принужден был переехать в Баку. Но в ту пору он был молод, ему еще не было двадцати лет, и, казалось, жизнь — впереди. А теперь время безжалостно приближало его к старости. Что сулило оно ему — беспощадное, непобедимое время?

Так же было и с успехом агитбригады, с «Могилой имама». В одном из колхозов, вскоре после того, как там побывала бригада, разоблачили и арестовали двоюродного брата Хабибуллы, бывшего царского офицера, поддерживавшего связь с бывшими помещиками и кулаками и пристроившегося в том колхозе, чтоб развалить его. Правда, с двоюродным братом Хабибулла не общался уже в течение двадцати лет, но арест близкого родственника-однофамильца доставил Хабибулле много неприятных минут: его вызывали к следователю и едва не коснулись самых скользких и сокровенных сторон его теперешней жизни.

Случайны ли были подобные совпадения тех или иных успехов театра с его, Хабибуллы, личными неудачами или была в этом какая-то скрытая закономерность?

Хабибулла сопоставлял, задумывался и приходил к мысли, что совпадения эти не случайны. Такова горькая ирония судьбы: он как руководитель обязан стремиться к успехам театра, а между тем эти же успехи наносят жестокие удары ему самому! Эта мысль наполняла Хабибуллу суеверным, почти мистическим страхом.

КОЖАНЫЙ ДИВАН

Как-то, приоткрыв дверь одной из актерских уборных, Хабибулла застал Баджи за переодеванием. Не в силах отвести от нее глаз, он перешагнул порог. Будь что будет!

За кулисами знали привычку директора — без стука, с деловым видом входить в уборные актрис. Кое-кто смотрел на это сквозь пальцы, кое-кто — со снисходительной, а подчас благосклонной улыбкой.

Но Баджи, завидя непрошеного гостя, быстро накинула на себя халат и возмущенно крикнула:

— Прежде чем входить — принято стучать!

Хабибулла хотел было отделаться шуткой, но Баджи не дала ему договорить:

— Сейчас же уйдите отсюда!

Почувствовав, что прекословить бесполезно, опасаясь открытого скандала, Хабибулла попятился к выходу, сконфуженно бормоча извинения.

С этого дня, однако, встречаясь с Баджи, Хабибулла раскланивался с ней любезней, порой останавливал ее, участливо расспрашивал о работе, давал советы, предлагал помощь. И всякий раз в памяти его возникала иная Баджи — какой он увидел ее в тот краткий миг, перед тем как она накинула на себя халат.

Он дивился своему новому отношению к Баджи, корил себя: чего это он так расчувствовался? Разве Баджи не его враг, и разве не следует ему, Хабибулле, где только возможно, причинять ей вред?

На любезности Хабибуллы Баджи отвечала сухо, по-деловому: он — директор, имеет право спрашивать ее, давать советы, а она обязана ему отвечать. При этом глаза Баджи упрямо глядели в сторону, на лбу лежала хмурая складка, губы едва разжимались для ответного слова. Все в ней говорило: ни ваши любезности, ни ваше внимание не вызовут во мне добрых чувств — я знаю вас давно и слишком хорошо!

Хабибулла чувствовал это. Но он считал, что плох тот мужчина, который, добиваясь расположения женщины, падает духом при первых неудачах. А уж себя-то он плохим мужчиной не считал! Хитрости у него хватит, чтоб при желании найти ключ к любой женщине, даже к такой недотроге, как эта Баджи. Неужели он глупей ее первого муженька, кочи Теймура, или ее теперешнего избранника, этого белобрысого учителишки? Нет, конечно! И, размышляя так, Хабибулла молодцевато подкручивал усики, с некоторых пор подернувшиеся сединой настолько густо, что время от времени их приходилось подкрашивать у парикмахера.

Добиться расположения Баджи, сделать ее своей возлюбленной? Хабибулла живо представлял себе блаженные минуты, которые сулила желанная покорность Баджи.

Однако, мечтая о сладости победы, Хабибулла не забывал и о главном: если Баджи станет его возлюбленной, ему, конечно, удастся оторвать ее от старых друзей, нарушить их враждебное к нему единство. Они, впрочем, сами от нее отвернутся, узнав о связи с директором, а он, разумеется, не станет делать из этой связи тайны. На худой конец — если Баджи и не порвет с друзьями окончательно, — ей все же вольно или невольно придется их предавать: в промежутках между любовными утехами умному мужчине не трудно выведать у возлюбленной все, что ему необходимо знать.

«Как говорится, сочетать приятное с полезным!» — мысленно острил Хабибулла.

А вскоре появились и некоторые обстоятельства, казалось, способствующие осуществлению его желаний.

К постановке готовилась новая пьеса, и на художественном совете обсуждался вопрос, кому из актрис поручить главную роль. Виктор Иванович и Гамид советовали занять в этой роли Баджи. Сейфулла, по обыкновению, ратовал за свою подшефную, Телли. Чаши весов колебались, и вот тут Хабибулла заявил, что прежде чем решить этот вопрос, он хочет лично побеседовать с каждой из кандидаток.

Первой Хабибулла вызвал к себе Баджи.

— Садись, Баджи, потолкуем! — радушно проворковал он, указывая на широкий кожаный диван.

Баджи присела на краешек дивана, огляделась. Повсюду новые картины, новые шкафы красного дерева с книгами в красивых переплетах. И лишь по-прежнему с той же знакомой строгой и вместе доброй улыбкой смотрит на нее с портрета Мешади Азизбеков.