Мечтай о невозможном - [35]

4

Как только они вышли из лифта в холл, запищал пейджер, торчавший в нагрудном кармане рубашки Белла. Врач объяснил Фаберу: то, что в обиходе называют пищалкой, с помощью которой можно поддерживать радиосвязь, надлежит называть пейджером.

— Сейчас буду на месте! — Белл поспешил к телефонной кабине.

Фабер увидел в холле информационный стенд, окошки приема и выписки пациентов, почтовое отделение, банк, парикмахерскую, супермаркет, туристическое агентство, аптеку, ресторан, кафетерий, газетный киоск, книжный магазин и, разумеется, цветочный магазин. На стенах висели большие табло, которые давали информацию о множестве отделений, отделов, операционных залов, реанимационных отделений, лабораторий, лекционных залов и прочих подразделений, расположенных на этажах громадного здания.

Фабер не успел изучить и трети указателей, как раздался голос Белла:

— А вот и я!

Фабер обернулся:

— Это прямо марсианская клиника!

— Частично! Если мы посетим моего друга хирурга Меервальда, я вам все покажу. Вы хотели еще купить цветы.

У цветочного стенда Фабера с улыбкой встретила молодая миловидная женщина.

— Я хотел бы одну красную гвоздику, — сказал он.

— Только одну?

— Только одну. Не сердитесь, милая дама!

— Я вообще не умею сердиться, господин Фабер, — сказала цветочница. — Я дарю вам чудесную красную гвоздику, а вы даете мне автограф. Меня зовут Инга.

— Но я не Фабер, — автоматически сказал он.

— Fishing for compliments![24] Вы, конечно, Фабер! Роберт Фабер. Я читала ваши книги.

— А если я вам все же скажу, что я не…

— Перестаньте! — тихо сказал Белл. — Здесь это не имеет значения.

— О’кей, — сказал Фабер миловидной даме, — я просто болтал глупости.

— Ну, вот, — сказала цветочница и положила альбомчик для автографов на стойку.

Когда он расписался, Инга сказала:

— Спасибо, господин Фабер! — И протянула ему самую красивую красную гвоздику.

— Благодарю вас, милая Инга, — сказал он.

И оба засмеялись.

5

— Итак, — сказал молодой врач по фамилии Кальтофен, — мы детально обследовали фрау Мазин. Диагноз бесспорный — ТИА.

— Что это такое? — спросил Фабер.

— Сокращение — от «транзиторная ишемическая атака». Преходящее нарушение мозгового кровообращения. ТИА никогда нельзя сразу отличить от инсульта. И в случае с фрау Мазин это было невозможно. Мог быть и инфаркт. Возникла необходимость наблюдения и обследования в стационаре. ТИА может быть проявлением всего, что приводит к внезапному ухудшению мозгового кровообращения, — диабета, спазма сосудов, расширения вен на ногах. С помощью допплеровской сонографии мы исследовали сонную артерию, головные артерии. ТИА могут вызывать и душевные потрясения, нужда, лишения, страдания… Фрау Мазин ведь из Сараево?

— Да.

— Ну, там ТИА, должно быть, очень распространена — сказал молодой врач и испугался. — Простите, господин Джордан!

Они с Беллом стояли в коридоре женского терапевтического отделения на четырнадцатом этаже. Стены здесь были цвета морской волны. Белл сказал Фаберу, что в этом громадном здании каждый этаж выдержан в своем цвете. Отсюда были видны верхушки деревьев Венского леса, в которые погружалось красное раскаленное солнце. Его отблески падали на трех мужчин.

— Сейчас фрау Мазин делают вливание витаминов и физраствора. Естественно, она очень ослабла и должна быть защищена от любых волнений. — Кальтофен поднял руку, и тут же рука снова упала вниз. — Идиотская фраза! Ее внук тяжело болен, не так ли? А тут — защищать от волнений! Но ее нужно защищать, насколько это возможно, так как приступ может в любой момент повториться, и тогда… Но вы же приехали в Вену, чтобы помочь фрау Мазин, оградить ее, господин Джордан…

«О Натали! — подумал Фабер. — Я еле держусь на ногах. У меня все болит. Я — down and out.[25] And burn out too. Burn-out — с тех пор как я не могу больше писать. И теперь я должен пойти к Мире!»

— Да, — сказал он, — разумеется, я сделаю все, доктор Кальтофен.

При этом он думал: «Я уже стоял здесь в отделении городской больницы. В белом халате. С именной табличкой. И тогда меня называли Джордан, доктор Джордан. Это было после курса лечения от алкоголизма. Мой друг, спасший меня, хотел, чтобы я написал роман о психиатрах, и я проводил целые недели в неврологическом и психиатрическом отделениях больницы. Тогда здесь стояли только старые здания, которые были совсем ветхие. Психиатрическая клиника находилась в похожем на за́мок доме, выкрашенном в желтый цвет. Я мог ходить во все отделения. Мне разрешали даже наблюдать лечение электрошоком. Жил я тогда тоже в отеле «Империал». Я так старался, читал книги, слушал доклады, но дальше дело не шло. Время от времени я приезжал домой в Старнберг, где мы тогда жили. Натали и я. Вальдшмитштрассе, 148, большое бунгало с полностью застекленным фасадом. Однажды Натали прилетела в Вену к моему другу и сказала: «Пожалуйста, господин профессор, не требуйте этого от него! Скажите ему, что он не должен писать эту книгу. Он это не может». Этот поступок Натали мой друг счел замечательным, он рассказал мне это позднее. И это было замечательно. Потому что замечательна была Натали, — думал Фабер потерянно. — Натали…»