Мечтатели - [22]

Наши путники в это время были уже дома. Пётр сошёл около дома, забрав купленные им в городе вещи. Распрощавшись со Степаном и договорившись о скорой встрече, он весело пошёл в избу. Крачинская стояла у плиты, размышляя: принесёт ли сын домой вырученные от продажи полотна деньги или пропьёт их снова? Последнее её нисколько б не удивило, так как это повторялось из года в год.

Пётр вошёл в кухню, весело и сердечно приветствуя мать:

– Здравствуй, матушка! Как поживаешь?

– Слава Богу, хорошо, сынок! Ну как ты съездил, удачно?

Они вошли в недавно побеленную комнату.

Положив тюк на пол, Пётр развязал узел и передал матери пирог, испечённый старушкой Прибовской. Затем отдал ей платок, который купил в подарок, зная, что она давно хотела такой иметь. Он рассказал ей, как добра была к ним Прибовская и какие сердечные приветы она передала ей.

От радости Крачинская не знала, плакать ей или смеяться. Радостно обняв сына, она его крепко поцеловала. Его забота глубоко её тронула. Засуетившись, она принялась готовить сыну обед. За обедом он ей рассказал, сколько денег выручил за полотно и сколько заплатил за шерсть и бумагу. Сказал и, что Прибовская заказала ему большой кусок полотна на платки господину Каримскому и на кухонные полотенца. Оставшиеся от покупки деньги Пётр полностью отдал матери.

– Не отдавай всё, оставь кое-что и для себя, – уговаривала она его.

– Что ты мне сама дашь, я приму охотно, – сказал Пётр, – но сам не возьму ни копейки. Довольно и того, что прежде тебя обманывал, удерживая часть вырученных денег. Прости меня за это, пожалуйста! Пётр с такой мольбой смотрел на мать, что у старушки навернулись на глаза слёзы.

– По дороге я думал о тебе. Сколько я тебе причинял забот, не забуду до самой смерти и надеюсь с Божьей помощью доказать это. хотя я и не родной сын тебе…

– Ах, зачем ты так говоришь? – печально произнесла Крачинская. – Когда я принесла тебя в дом после смерти моего мальчика, ты был моим утешением. Мне казалось, что мой малыш вернулся ко мне.

Но пока за тебя платили, у меня всегда было чувство. что ты чужой. Когда же за тебя перестали вносить деньги, я была рада, что ты стал моей собственностью. С тех пор прошли годы, и я совсем забыла, что ты не мой сын. Любопытно, однако, живы ль ещё твои родители?

– Мои родители? – От волнения Пётр вскочил с места. – Да если б мои родители предъявили теперь на меня свои права даже перед судом Божиим, я и там заявил бы. что не знаю их. А тебя взял бы за руку и сказал: «Вот моя мать!«

Никогда Крачинская не забудет этих слов, не забудет и искренности, с которой они были сказаны. В его голосе было слышна вся горечь оскорблённой души. И неудивительно, с детства Петру пришлось страдать: кто бы на него ни сердился, будь-то молодой или старый, каждый упрекал его за неизвестность происхождения. Так, к сожалению, часто случается: родители преступают закон Божий, а невинные дети должны всю жизнь потом носить на своём челе печать стыда. Эта печать с раннего детства легла на чело Петра, не знавшего родительской ласки.

Мать и сын проговорили до поздней ночи. В этот вечер Крачинская окончательно и навсегда примирилась с мыслью, что в их доме не будет открыт трактир.

Она больше не жалела о том, что Пётр сделался «мечтателем». Он стал сейчас совсем другим. До этого он никогда не оказывал ей ни признательности, ни любви.

И у Хратских в доме всё ещё горел свет. И здесь никто не торопился идти спать. У каждого была причина для радости. Степан не забыл ни одного поручения и продал всё очень выгодно. Но это ещё не всё: матери он привёз кофе и сахару от тётушки Прибовской, детям – картинки от Урсини, дедушке – лекарство от кашля, а бабушке – средство от ревматизма. Степан едва успевал отвечать на сыпавшиеся ему со всех сторон вопросы. Все радовались, что тётушка обещала посетить их, когда её барин поедет на дачу. Но больше всех они радовались возвращению Степана, и что его поездка была так удачна.

Когда, наконец, все ушли на покой, Степан остался наедине с отцом. Он хотел отчитаться перед ним и отдать вырученные деньги. Считая их, Степан вдруг замялся и яркая краска залила его лицо.

– Ты нечаянно обсчитался? – спросил Хратский.

– Отец, – ответил Степан, открыто глядя ему в глаза, – не хватает полмеры кукурузы, которую я не продал.

– Не продал?.. Почему? – удивился Хратский. Степан не без смущения рассказал отцу, где он оставил кукурузу. Затем он добавил:

– Вы позволили мне купить себе новую шляпу, но я не купил её: обойдусь и старой. Бог хотел, чтобы я помог этим бедным людям. Вы не сердитесь на меня?

– Ах, Степан, Степан! – со вздохом проговорил Хратский. – Не говорил ли я тебе, что ты никогда не забудешь зла, которое я тебе причинил? Ты думаешь, что я навсегда останусь злым и никогда уже не исправлюсь…

Степан не сразу ответил. Он хотел было уже просить прощения у отца, но передумал.

– Я не думал о вас ничего дурного, батюшка, но прошу Господа, чтобы Он вполне обратил ваше сердце, и я верю, что Он сделает это. Одного только я не знаю, желаете ли вы сами от всей души служить Господу? Вы этого никогда не показываете ни словом, ни делом. Не хотите ли вы сказать с Иисусом Навином: «Я и дом мой будем служить Господу»?! Вы хороший земледелец, дело у вас, как вы знаете, всегда шло хорошо, потому что в работе мы, сыновья, всегда слушались вас. Начните служить Господу, и мы все пойдём за вами. Тогда никто из нас не будет бояться поступать по воле Божией и делать доброе. Решитесь же сегодня, батюшка, и скажите: «Я и мой дом будем служить Господу!«